– И не говорите Софочка, я и сама не раз думала, жила себе жила, и забот не знала, а теперь, что ни день, то новые расстройства, а ведь скоро школа начнётся, так тогда и вовсе покоя не будет.
– Да, Галочка, хотели мы с вами благородное дело сделать, а оно в сплошные переживания для нас обернулось…
Едва мама Зои договорила эту фразу, как их позвали к столу, и они направились в гостиную, продолжать праздновать светлый праздник трудящихся…
Мне же, напротив, идти в гостиную не хотелось, я направилась на кухню, где предалась грустным размышлениям. Атмосфера праздника сразу померкла, будто кто-то переключил выключатель и всё сразу погрузилось во тьму. Моя боль глубокого одиночества с новой силой всколыхнулась в моём сознании, но теперь к ней добавилась нестерпимая жалость к Зое. Она была такой весёлой и безмятежной, и мне казалось, что она ни чего не знает, о том, что её взяли из детского дома, и это так хорошо…
Но мне было так страшно за неё, потому что я теперь знала, что она, как и я, нелюбима своей мамой. Из гостиной слышался смех Миши и Зои они были веселы и безмятежны, как и должно быть, когда тебе всего лишь шестой и седьмой год…
Я пыталась справиться с тяжестью нового откровения, чтобы на моём лице не осталось и тени переживаний, а поскольку для меня это было повседневной практикой, прятать истинные чувства, то я вскоре присоединилась к своим новым друзьям и постаралась вновь погрузиться в атмосферу праздника. Невзирая на все мои усилия, как только я смотрела на Зою, на мои глаза невольно наворачивались слёзы. Я то и дело теперь внимательно всматривалась в Мишу и не могла отделаться от мысли: «Он родной или приёмный? А может здесь, сегодня собрались все те, кто решил сделать благородное дело, как им казалось…»
Не знаю от чего, но я тогда уже была полностью уверена, что это никакое не благородное дело. Я считала, что дети должны оставаться там, где они родились. Мне очень хотелось знать, откуда забрали меня и где я родилась. Я знала точно одно: как только я научусь читать, то я открою мамин ящик, где она прячет документы и найду там ответы на мои вопросы…
А потом, совсем вскоре наступил самый любимый всеми праздник – Новый год.
Встреча 1962 года врезалась в мою память острой болью, которая осталась неизгладимой всю жизнь… Начало было, как всегда, чудесным и не предвещало ни каких курьёзов. В новогодний вечер к нам пришли те же самые семейные пары с детьми. У нас в гостиной стояла большая нарядная ёлка, а рядом не менее нарядный стол с всевозможными яствами.
Мишин папа принёс фотоаппарат и всех нас фотографировал у нарядной ёлки. Это была первая и последняя фотография с моими маленькими друзьями… Вечер был чудесный. Сначала мы читали стихи и пели у ёлки, за что нас награждали сладостями и подарками, а после двенадцати часов, когда мы прослушали по радио бой курантов и поздравление от правительства, мы все вышли на улицу. Весь город переливался праздничными огнями, в небо то и дело взлетели салюты. Мы направились на стадион, где стояла очень высокая горка, в виде огромной головы деда Мороза, изо рта которого по длинной бороде скатывались с визгом и смехом дети и взрослые. Нам то же разрешили кататься, и нашей радости не было предела. Мы катились с большой скоростью, а в низу нас ловили папы, чтобы нас не придавили те, кто следовал за нами. Но всё равно часто внизу получалась «куча мала», и было очень весело…
