– Он людей слóжил, как бычки в пепельницу, абы как, – прошептал землекоп у девятнадцатого кабинета. – Ехать было километров сорок, а там километры длиннее, потому что по гов…, то есть по бездорожью, и нас вытрясло до кишок.
Ему кивнули, и он повторил:
– Как бычки, ей-богу. Там каждую кочку своей ж… ну, собой чувствуешь. Нет бы нормально полóжить, так нет – как бычки в пепельницу.
– Деревья всё. Одни кочерыжки. Без веток, без ничего, – прошептал землекоп у семнадцатого кабинета. Он шептал давно, и все устали кивать, но кивнули, только неприметно, чуть поведя головой.
У пятнадцатого кабинета говорили, что в котле под обвалом у каждого пятого рвётся барабанная перепонка и глухих теперь как никогда много. У двадцать первого обсуждали появление в городе глубоких ям. У двадцать восьмого твердили, что хуже всего нюнькаться с ожоговыми, ведь они приезжают плаксивые, не то что ампутанты, которых запросто обучают водить радиоуправляемые землеройные машины. Ожогового поди чему-нибудь обучи, если он капризничает и пускает сопли.
– Чем больше кричишь, тем меньше, считается, тебе нужна помощь, а им важно сортировать, кого сразу вывезти – иначе вытечет, – а кого нет смысла, потому что там уже всё, и это видно, поэтому я молчал. Хотя сейчас лучше: на «мотыге» раз – и дёрнули. Если меня память не ошибает, раньше на одеялах таскали.
– И жбан рвёт, я начинаю орать.
– Деревьев нет, одни кочерыжки.
– Лишь сделал себе урон в сердце… Там и минуты дольше. Два часа, а тебе что целые сутки. Как бычки, ей-богу.
Устав от вездесущего шёпота, Андрей вернулся на скамейку к Малому. Вскоре к ним присоединился дядя Саша.
– Ты следи, чтобы отец не пил, – попросил он, почёсывая щетину. – Шукай по местам, заглядывай за батарею. У Оли забот по горло, а ты помогай.
Андрей не сказал, что отец после выпивки иногда вспоминает, как нормально говорить, и мать этому радуется, хотя, конечно, пить ему запрещает. Хотел ответить серьёзно, чтобы не прозвучало глупо. Не подобрал слов, лишь посмотрел на дядю Сашу, как смотрят взрослые, и кивнул. Помедлив, пихнул Малого локтем, чтобы брат перестал елозить на скамейке, и отнял тетрадь.
– Сядь нормально!
Малой послушался, но, когда дядя Саша отправился за отцом с матерью, достал коробочку, принялся привычным ударом по углу открывать её и, переворачивая, закрывать.
– Не думал, что летом добровольно попрусь в школу, – усмехнулся Андрей.
– Ага, – хихикнул Малой. – А точно?
– Точнее некуда.
– У НАС ЕСТЬ БУДУЩЕЕ, ПОКА МЫ ПОМНИМ ЕГОРА И СТАВИМ ЕМУ ЦВЕТЫ.
Малой вслух прочитал вырезанные в коробочке слова.
Изначально обрадовался, что в подсказке говорится о нём, ведь его самого звали Егором, потом понял, что речь идёт о каком-то другом Егоре, и немного расстроился. Если бы новую подсказку пришлось искать в местах, известных ему одному, тогда Андрей не корчил бы из себя великого умника и смирно ждал, пока брат управится с загадкой.
– Летом добровольно в школу, – повторил Андрей.
– Вот-вот, – кивнул Малой.
Раньше на пути к сокровищам им попадались ребусы, иногда муторные, но в целом простые, и там с ходу читалось, куда идти, а теперь всё усложнилось. Они выкапывали головоломку, решив которую получали шифровку, расшифровав которую узнавали загадку, и над загадкой надо было хорошенько подумать, прежде чем продвинуться дальше. Малой, как и мечтал, превратился в настоящего следопыта-землемера. Главное, не запутаться, как с тем ребусом, когда Малой повёл Андрея аж до хлебозавода, но ошибиться с Егором было трудно. Подсказка явно вела в школу, к одной из мемориальных парт, украшенных стандартной надписью «Пока мы помним прошлое, у нас есть будущее». Вряд ли это совпадение.
