<…>
…он заставил критиков в связи со своими текстами решать не проблемы текущей жизни в ее отражении в художественном зеркале, но непосредственно «вопрос о Горьком» и том идейно-психологическом типе, что, во многом благодаря ему, – врезался в духовную и общественную жизнь России конца XIX – начала XX века [БАСИНСКИЙ (I)],
Судя высказыванию Августа Стриндберга, – одного из «властителей дум» того времени:
Герои Горького не надуманы. Они угроза обществу и когда-нибудь его одолеют [УРАЛЬСКИЙ. С. 96],
– наиболее чуткие к вызовам времени люди не только в России, но и на Западе, сразу же почувствовали, по ком звонит колокол Горького. Увы, они не ошибались. «Босяки» – они же разнузданные люмпены, деклассированные элементы, отбросы общества всех мастей и оттенков, сыграли свою роковую роль как в модернистических (социалистические), так и консервативных (фашистские) революциях первой половины ХХ столетия. Русская Революция здесь особый пример. Жажда личной свободы представителей различных слоев российского общества, – а «босяки» являются самыми радикальными выразителями этих настроений! – была искусно использована большевиками для захвата государственной власти, и затем, будучи жестко подавленной как «проявление буржуазного индивидуализма», подменена принципом «коллективной сознательности масс». Отрицание безусловной необходимости свободы личности при социализме – один из основных мировоззренческих «поворотов» Горького в конце 1920-х годов.
Признать абсолютный приоритет коллективного начала над индивидуальным и интересов рабочего класса над общечеловеческими ценностями, Горькому, видимо, было не так уж и трудно, поскольку общество светлого Будущего, мыслившееся ранее им и его единомышленниками «богостроителями», по сути своей также являлось сугубо антиперсоналистическим. В нем, по их представлениям, должно быть покончено как с отчуждением рабочего от продукта его труда, так и с буржуазным индивидуализмом. При этом все единичное, индивидуальное, включая художественное творчество – область человеческой практики, ранее считавшаяся Горьким свободной par excellence от диктата каких бы то ни было внешних ограничений, становится подчиненным одному направляющему принципу.
Этим всем и определялось его убеждение, что якобы:
В Союзе Советов происходит борьба разумно организованной воли трудовых масс против стихийных сил природы и против той «стихийности» в человеке, которая по существу своему есть не что иное, как инстинктивный анархизм личности
<…> речь идет о борьбе социалистически организованной воли не только против упрямства железа, стали, но главным образом о сопротивлении живой материи, не всегда удачно организованной в форму человека [ГОРЬКИЙ (I). Т. 26. С.19–20].
Как показал опыт социалистического строительства в СССР, там, где Богданову, Горькому, Луначарскому и иже с ними виделось преодоление социальных патологий, на практике возникает феномен «насильственного единства», по сравнению с которым критикуемый им капиталистический порядок выглядит, мягко говоря, «несколько более гуманным» [СЕМИНАР]. Подобного рода выводы относительно горьковского визионерства и концепций марксистского «богостроительства»[54] в целом делались еще задолго до Революции – их оппонентами. К их числу относится большая группа мыслителей, создавших в начале ХХ в. на базе немецкого идеализма и мировоззренческих идей Федора Достоевского и Владимира Соловьева первую (и последнюю до настоящего времени) русскую философскую школу, представляющую собой в целом православное направление в системе европейского христианского персонализма.
