Иногда нам поручали другую, не менее «интеллектуальную» работу, – ставить на рельсы «забурившуюся», то есть сошедшую с рельсов вагонетку. При том качестве, с каким были уложены на шахте рельсовые пути, это случалось довольно часто, – обычно где-нибудь на повороте. Машинисты электровозов знали об этом, старались вести состав на таких участках максимально медленно и осторожно, но избежать схода вагонеток с рельсов часто не удавалось.
Вернуть вагонетку на рельсовый путь не составляло особого труда, – вагонетки были небольшие и вмещали в себя не более тонны руды. Но бывало, что это не удавалось сделать. Тогда вагонетку опрокидывали, порожнюю ставили на рельсы, а высыпанную руду вновь грузили в вагонетку. Неблагодарная работа.
Мы быстро сообразили, что легче во время движения состава стоять у поворота и, упираясь спиной в стенку выработки ногой направлять движение вагонеток, не допуская схода её с рельсов, чем потом корячится с их установкой на рельсы или разгрузкой-загрузкой. Руководство шахты по достоинству оценило нашу идею, и вскоре на шахте появилась новая должность-профессия, – люковой-провожатый. При погрузке состава он выполнял обязанности люкового, а при транспортировке работал ногами на поворотах, стараясь не допустить схода вагонеток с рельсового пути.
*
В одну из смен участковый, как обычно, привел нас к месту погрузки. Там стояла тишина. Люковые и машинист электровоза праздно сидели на корточках возле люка и курили. На вопрос: почему бездельничаете, ответили, – нет руды. Участковый посмотрел на часы, досадливо поморщился, оглянулся по сторонам. Я оказался ближе других, и он обратился ко мне.
– Как зовут тебя, парень? – Я ответил.
– Значит так, Володя, дуй по восстающему наверх. – Указал на лестницу возле люка, уходившую куда-то вверх. – Там спросишь горного мастера, – Алексеем Михалычем его зовут. Спроси, что там у него стряслось, почему нет руды?
Я хотел было что-то уточнить, но он меня не понял, сказал, скептически ухмыльнувшись:
– Да не дрейфь ты, не заблудишься, там негде заблудиться. Спросишь, и обратно, – вниз.
Я проверил, горит ли фонарь на каске, подошел к лестнице и полез. Тогда мы еще понятия не имели, что представляет собой эта выработка, – восстающий. Не обратил я внимания и на то, что лестница находилась рядом с люком.
Метра через четыре вылез на небольшую площадку, огляделся, увидел за спиной еще такую же лестницу, полез по ней. Не помню, насколько я поднялся, но не меньше, наверное, чем метров на тридцать. Каска с фонарем то и дело сползала мне на нос, я её поправлял рукавицей и лез дальше, пока от неловкого движения сработал выключатель и фонарь погас. Вокруг была кромешная темнота и, что называется, гробовая тишина. Я наощупь выбрался на очередной полок, прислонившись спиной к стенке, решил передохнуть и поправить фонарь, который что-то никак не загорался.
Меня немного тревожили слова, сказанные участковым: «что там у него стряслось?». Может быть, и в самом деле что-то случилось. И слово-то какое, со зловещим смыслом, – «стряслось». Я уже был наслышан о грозном явлении на шахтах – горных ударах, – внезапном разрушении горного массива, перенапряженного из-за деятельности под землей человека. Рассказывали, что при таких катастрофах воздушной волной сметает все вокруг, многотонные вагонетки летят по выработкам, как пули в ружейном стволе, не оставляя ничего живого.
