5.«Я здесь у Кнайз [а] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто». Фраза, подчеркивающая неудержимую страсть Н. Мильштейна и В. Горовица к модной одежде, хорошей еде, шикарным гостиницам… Наверное, это естественная реакция молодых музыкантов, воспитанных в хороших условиях, обеспеченных семьях интеллигентной социальной среды74 и внезапно оказавшихся как бы в другой стране – немытых, нищих людей, ограниченных в еде, толпящихся в грязных поездах, сквернословящих, ограниченных, а порой и страшных. Поэтому, наверное, и в СССР, и после отъезда за границу, молодые музыканты обращали такое внимание на внешние аксессуары: одежду, еду, гостиницы, предметы роскоши. Кстати, многие авторы упоминают об «элегантности» любимых Мильштейном пуловеров. Как мы помним из литературы, Горовиц тоже был «франтом»: носил всегда элегантные пиджаки, смокинги и фраки в ансамбле с контрастными по цвету и рисунку брюками, всегда появлялся в новых галстуках-бабочках и даже, собирая их, стал членом всемирного клуба любителей бабочек. Начиналась эта любовь к модным и красивым вещам еще в СССР, когда молодым людям едва было за 20: «Мы выходили на сцену в шелковых чесучовых рубашках с жабо, черных широких брюках и открытых кожаных туфлях. В Киеве мы нашли портного г-на Купера, у которого всё еще были хорошие ткани. Он шил для нас одежду, и мы хорошо выглядели. Конечно, это был провинциальный шик. Нельзя сравнивать нашего г-на Купера с лондонскими портными. Но в России в то время мы выделялись» – пишет Н. Мильштейн [11, p. 43]. А далее добавляет, уже о Москве: «У нас с Горовицем были деньги, поэтому мы могли ходить в знаменитое кафе в Столешниковом переулке, где собиралась капиталистическая элита [новая экономическая политика, введенная В.И.Лениным. – Ю.З.]. Мы ели необыкновенно вкусные пирожные с хорошо взбитым кремом. Нас окружали красивые дамы в потрясающих мехах и богатые господа. Жизнь была прекрасна. Нас с Горовицем приглашали в лучшие дома в Москве. Мы познакомились с художником Леонидом Пастернаком и его сыном Борисом, молодым поэтом. Мне не очень нравилась живопись Пастернака. Я считал, что смог бы писать картины на таком же уровне, хотя, возможно, я ошибался. Московские звезды первой величины, такие как Константин Станиславский, основатель Московского Художественного театра, часто бывали в доме Пастернака» [11, p. 50].
Н. Мильштейн диктовал свои воспоминания С. Волкову в восьмидесятых годах. Он был уже далеко не молод, однако с гордостью говорил о роскошной гостинице в Петрограде (Санкт-Петеребурге), о ресторане на последнем ее этаже75: «После концерта мы пригласили Глазунова пообедать с нами в гостинице «Европейской», где мы остановились. Лучшее место в городе, как раз напротив филармонии, самое трудное, что должен был сделать Глазунов, так это перейти улицу. Гостиница «Европейская» – роскошное, «старорежимное» учреждение. Там даже на последнем этаже был ресторан…» [11, p. 59]. Несколько дальше Мильштейн говорит уже о Москве: «Мы с Горовицем жили там как богатые иностранцы. Мы разгуливали в дорогих заграничных костюмах и даже носили короткие гетры, верный признак того, что мы принадлежали к элите! Кроме того мы постоянно посещали лучшие рестораны Москвы [11, p. 61].
А вот как описывает Г. Пласкин первую встречу В. Горовица со своим будущим менеджером: «Владимир приехал в гостиницу на встречу
