«Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству - страница 21

[11, p. 198].

Натан Миронович не только хорошо знал мировую жисвопись, но и разбирался в стоимости картин, посещая престижные салоны и аукционы. Подтверждением тому может служить известный случай его оценки П. Пикассо76, которую купил В. Горовиц: «Немного позже Горовиц пригласил меня снова77 и сказал: «Натан, посмотри, я купил Пикассо за пятьдесят четыре тысячи долларов, а Сезанна за восемь». Работой Сезанна был неприглядный набросок портрета его жены, обычно художники такие работы выбрасывают. Я посоветовал Горовицу вернуть Сезанна, даже если он потеряет на этом деньги. Но я остановился перед Пикассо – это была большая картина, изображавшая акробата в красном. Тем не менее, у меня были сомнения относительно ее цены. В то время одним из моих друзей был дирижер Владимир Гольшман, у которого была хорошая коллекция работ Пикассо и Брака. Мы всегда вместе ходили к продавцам живописи, поэтому я разбирался в ценах. Я сказал Володе: «Я думаю, что тебя надули на Пикассо. Самый дорогой Пикассо сейчас идет приблизительно за двадцать пять тысяч».

Володя был доволен! Он сказал жене: «Вандочка, Натан знает цены!» А потом сказал мне, что на самом деле он заплатил только двадцать четыре тысячи за эту работу Пикассо78. Он просто хотел поразить меня» [11, p. 199].

Семья В.Горовица под картиной П.Пикассо (Photograph by the New York Times)

7. «Мой чудный смычек вторично сломался. Безумно жалко». – В своих мемуарах Н. Мильштейн подробно останавливается на выборе инструмента и своем отношении к нему: «В России я не в полной мере понимал, что скрипка может звучать по-разному красиво, поэтому мне было безразлично, на каком инструменте играть. Моя скрипка стоила тогда около двадцати копеек, а мой смычок – подарок Ауэра – и того меньше» [11, p. 87]. С годами он начал понимать, насколько солирующий исполнитель зависим от инструмента. Тем не менее, скрипач описывает несколько случаев, когда на концертах, в связи с обрывом струны, брал у кого-нибудь из оркестровых скрипачей любой инструмент и продолжал выступление на нем: «Я помню, как в Гамбурге я пришел на репетицию с оркестром под руководством Ойгена Пабста и вовсе без скрипки. Кто-то из оркестра одолжил мне свою скрипку, в тот вечер я играл на чужой скрипке!» [11, p. 87].

Первое время на Западе он играл на случайных инструментах. К 1930 г. музыкант уже был обладателем скрипок Гварнери дель Джезу и Страдивари. В 1945 г. он купил третью скрипку, на которой играл до самой смерти. Во время гастролей Мильштейн возил с собой четыре смычка. Он объяснял: «Сейчас я всегда говорю студентам, что хороший смычек почти также важен, как и хорошая скрипка. Но не каждый может позволить себе качественный смычек: хороший смычек может стоить более пятидесяти тысяч долларов» [11, p. 89]. Письмо, напомним датировано 1930 г. В этом году были приобретены две великолепные скрипки и, видимо, очень хорошие и дорогие смычки. Можно себе представить степень расстройства музыканта в связи с такой потерей.

8. «о чем и как говорил Саша с Франклином?» – Ключевая фраза письма. Для того чтобы объяснить это, необходимо вернуться на пять-восемь лет назад. Известно, что с 1923 г. до отъезда за границу импрессарио Натана Мильштейна и Владимира Горовица был представитель Госконцерта Павел Коган. Примерно с того же времени к ним присматривался и Александр Мерович. Это был профессиональный музыкальный менеджер. До Первой мировой войны у него было свое артистическое агенство. Затем он был призван в армию, а после революции три года (с 1918 по 1921) работал в музыкальном отделе Наркомата просвещения. С момента провозглашения НЭПа амбициозный и авантюристки мыслящий Мерович носился с идеей покорения Америки российским оперно-балетным искусством и хотел привлечь к этому проекту Ф. Шаляпина, А. Павлову и других знаменитых актеров оперы и балета, но идея так и не была осуществлена.