Горы и встречи. 1957 - страница 7

отступили для меня перед фресками Кинцвиси, как мрачная и сумрачная сила аскетизма перед лучезарной лирикой светлого взлета души»[23]. Особенно ее поразили образ царицы Тамары и фигура ангела: «Никогда я не видела ничего более прекрасного в средневековой живописи. Осуществлением ее величайших возможностей и наиболее светлых взлетов остался для меня навсегда этот ангел»[24]. Она точно описывает свое впечатление от росписей грузинских мастеров начала XX в. – Л. Д. Гудиашвили и Н. Пиросмани[25], с грустью констатируя, что многие из их монументальных работ были варварски разрушены.

Интересны оценки росписей сванов с выделением их отличий от памятников грузинского искусства: «Сванские росписи… Даже если порой мастера, их создавшие, были не сванами, они, как это часто бывает, создавали росписи, проникнутые не грузинским, а именно сванским духом. Тем более это было неизбежно для художников-сванов, учившихся у грузин, но остававшихся сынами своей страны. Это фрески более простые, более примитивные и грубые, чем грузинские, но более далекие от византийских связей, самобытные, непосредственные, наивные, суровые, героические»[26]. По мнению Знамеровской, в этих росписях, с одной стороны, больше примитивизма, грубости: «Абсолютно распластанные фигуры, резкие контуры рисунка, большие красные пятна охр и красных глин, торжественные, но полные динамики фигуры и жесткие лица с крупными, грубоватыми чертами»[27]. Но с другой стороны, в них очень выразительное нравственное начало: «Мужественная сила, гордое достоинство, героичность самих сванов запечатлены в этих святых, в этом строгом боге-воителе, который решительно оттеснил образ Богоматери – женщины – в алтарной абсиде. Но самое излюбленное – святой Георгий, Чкрак[28], и другие святые воины, скачущие на таких условных по рисунку и цвету, но таких выразительных живых конях – красных, синих, зеленых… Грозные всадники, отстаивающие свободу Сванетии! Сколько эпической поэзии, сколько настоящего величия и настоящей, искренней, но земной веры в этом наивном и чудесном искусстве!»[29] – отмечает Знамеровская.

Как уже указывалось, автор подробно описывает еще сохранявшийся во многих местностях национальный костюм – и женский, и мужской. И хозяева, и хозяйки доставали из старинных сундуков свои сокровища и наряжались в них, позируя для любознательной путешественницы, фотографировавшей их.

Знамеровская познакомилась и сдружилась с жившим в Сухуми художником В. С. Контаревым[30]. Видела его работы, бывала у него в маленьком домике на берегу моря и описала в книге свои впечатления от встреч с этим самобытным мастером.

Безусловно, книга «Горы и встречи» является и важнейшим источником для изучения личности самого автора и понимания его научной деятельности и научных концепций развития европейского искусства. Ученый раскрывается в своей рукописи и прямо, и косвенно: и непосредственно обнажая самое сокровенное, и по своим пристрастиям и поведению в отношениях с друзьями и недругами. Вместо вступления к книге автор пишет: «Мне следовало бы назвать книгу “Горы, встречи и я”. Но добавление “я” звучит нескромно… Поэтому я его вычеркнула. Могу ли, однако, я вычеркнуть его не только из заглавия? Конечно, нет. Во-первых, я являюсь неизбежным и постоянно действующим лицом книги. Во-вторых (хотя в книге нет ничего придуманного), все объективное всегда дается, конечно, в живом описании фактов и впечатлений сквозь личное восприятие. Таким образом, книга будет в значительной мере и обо мне самой»