«Какая непосредственность…» – подумалось мне о ней.
Мы пришли в этот ресторан. Сели-поели. Обед был недорогой, и всё было вкусно.
Дом с видом на небо Как-то само собой разумелось, мы были должны встретиться снова, и через несколько дней мы с Тоби пришли к ней в гости. На ней было неизменное синее платье в белый цветочек поверх чёрного свитера, туфельки для танца фламенко, ажурные чулки поддерживаемые (видно) застёжками пояса… Уютная квартира на втором и последнем этаже небольшого дома в Квинсе, а именно в Астории. «Я люблю невысокие дома – тут всегда можно видеть, эээ… небо!» Потом она часто будет говорить о небе. В квартире три спаленки, две из них она сдавала в аренду, одну из этих двух спаленок занимала девушка из Албании по имени Борянка, другую – тот самый грек, что был её бойфрендом, а сейчас просто квартирант. За разговором Розарио приготовила шпинат с приправами. Оказалось, она служила поваром у некоей богатой женщины. Кулинарии ей пришлось научиться по книгам, когда встал вопрос о том что делать в Нью-Йорке. Приехала из Бразилии в двадцать четыре года, то есть сбежала из дому, хотелось учиться искусству, и вот, поработав в Нью-Йорке бебиситтером* (*няней, babysitter) у кузины с её ребёнком, перешла в услужение к этой женщине, днём готовила, а вечером посещала платные курсы и занятия в художественных школах… Прежде жила бесплатно в доме этой дамы в Манхаттене, занимала там весь первый этаж, а потом решила арендовать квартиру в Астории – денег достаточно, к тому же здесь больше неба… Она любит небо. И ещё, она любит всё русское. Когда-то, давно, её познакомили с русским парнем, но он, этот русский парень, испугался её смеха, и… Кха-кха-кха! Смех её и в самом деле, я уже заметила, необычный, подобный выстрелу. А в Бразилии, в Рио, много беспризорных детей, так много. Они сбиваются в кучки и как-то выживают… Одного такого, двухлетнего малыша, копающегося в мусоре около госпиталя, заметил её брат, который работал (и работает) водителем по доставке всяких продуктов, заметил и спросил у работников госпиталя «чей малыш». Услышав «ничей», взял его к себе, адаптировал, и теперь этот мальчик растёт в семье. Но вообще, ситуация с детьми в Рио…
За шпинатом следовал сладкий пирог с чаем. Вдруг Розарио перешла на объект, к которому мы не были подготовлены, и не ожидали:
– Мне нравится, эээ… делать любовь, когда мужчина сзади, – растягивая слова, как обычно бесстрастно, – а как вам?
Я вскочила и направилась в принадлежащую ей открытую спаленку, смежную с кухней-столовой, бормоча на ходу «надо посмотреть…» (имея в виду картины), и слышала спиной краткий ответ Тоби:
– А мне, тётя Розарио, восемнадцать лет*.
(*в США возраст совершеннолетия – 21 год)
Розарио, кажется, смутилась, однако не обиделась. Картины в спаленке: тот самый павлин, крупные четырёхлепестковые цветы, и ещё, группа сидящих обнажённых девушек с маленькими головками, массивными задами и огромными ступнями. Розарио:
– Это я первая придумала так изображать их, эээ… в перспективе.
О том что подобное искажение в перспективе было бы оправдано если бы девицы лежали ногами вперёд – как говорится, а эти «ню» у неё сидели, возражать не имело смысла.
Я уже тогда успела заметить, Розарио не способна на участие в диалоге, и сказанное собеседником обычно просто пропускает мимо ушей. – Возможно, комплекс? Тем не менее, мы подружились.
