Граф Лев Толстой. Как шутил, кого любил, чем восхищался и что осуждал - страница 8

Кузьмин бакенбардист, 1-й №. И что ни приснится! другой раз летаешь.

Волков. И так будто хорошо, выше хат, меня раз за ногу поймал солдат Мельников, а то офицер что-то хотел надо мной сделать, я взял и улетел от него. —

Абросимов. И что это такое значит, братцы мои, что летаешь?

3-й. Душа летает —

4-й. Да, это точно.

Молчание.

Молодой и красивый солдат с немного жидовской физиономией. Куда же она летаит? —

3-й. Известно в кабак. Куда больше».

С таким же сочувствующим юмором описано ухаживание солдат за «прекрасной докторшей» в «Войне и мире». «Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.

– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.

– Да мне не сахар, мне только чтоб вы помешали своею ручкой.

Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто-то.

– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.

– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.

Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.

– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью».

Толстой, сам служивший, хорошо знал этот особый солдатский смех, усиливающийся перед лицом опасности, – смех, который может в любую минуту стать последним. Молодой Толстой с приятелями написал целую песню, снискавшую невероятную популярность в офицерской среде. Называется она «Песня про сражение на р. Черной 4 августа 1855 г.» Вот отрывок из нее:

Даже через много лет, после «духовного перелома», когда Толстой будет выступать против любой войны и участия в ней кого бы то ни было (см., например, его статью «Одумайтесь!»), он однажды признается в дневнике от 7 марта 1904 года, что во сне «я часто вижу себя военным…». «Сдача Порт-Артура огорчила меня, мне больно, – писал он в дневнике от 31 декабря 1904 года. – Это патриотизм. Я воспитан в нем и не свободен от него так же, как не свободен от эгоизма личного, от эгоизма семейного, даже аристократического, и от патриотизма». Эту же мысль он повторяет в феврале 1905 года в интервью испанскому журналисту Л. Мороту: «Совершенного человека еще нет. Я, говорящий вам против войны, на которую я смотрю, как на ужасное бедствие, я почти рыдал при известии о сдаче Порт-Артура…»

Л. Н. Толстой. Фотография С. Л. Левицкого.

1856. С.-Петербург

Семейный врач и друг семьи Толстых Д. П. Маковицкий в те же времена русско-японской войны записал интересный «разговор о том, что интеллигенты российские сочувствуют японским победам. Татьяна Львовна рассказывала, как сестры, С.А. и М. А. Стахович, “аж плакали”, что брат их радуется, когда выигрывают японцы и проигрывают русские. Спорили с ним. (Вспомнили, что Татьяна Львовна сама радовалась, когда Порт-Артур был сдан, во-первых, потому, что думала, что будет конец войне; во-вторых, что правительство побеждено.) На это Николай Леонидович теперь ей возразил, что мы с солдатами нашими и с правительством в такой связи, что их отделять нельзя. Мы тогда могли бы отделить себя от правительства, если бы стояли выше его. Об этом завязался общий оживленный разговор. Л.Н. сказал: