Одновременно с этим призрачным температурным сдвигом ему показалось, что он уловил… вибрацию. Не звук, скорее – тактильное ощущение, передавшееся через кончики пальцев, через перчатку, едва различимое дрожание, похожее на гудение очень низкого регистра. Или даже не гудение, а шепот. Бессловесный, бесконечно далекий шепот, словно эхо голосов, которые перестали звучать задолго до того, как человек научился строить города и записывать свою историю. Шепот самой материи, или шепот пустоты между линиями глифов.
Это длилось меньше удара сердца. Миг – и все пропало. Камень снова стал просто камнем – холодным, инертным, молчаливым. Пальцы в перчатках ощущали лишь его текстуру. Ни тепла, ни холода, ни вибрации.
Величко замер, держа руку над артефактом. Он медленно перевел взгляд на свою ладонь, потом снова на камень. Показалось? Наверняка. Легкое дрожание от перенапряжения мышц? Игра света, создавшая иллюзию движения? Сквозняк от вентиляции, который он не заметил? Или просто эффект его собственного разыгравшегося воображения, подогретого уникальностью находки и рассказами Сычева о "нехорошем ощущении"? Он был уставшим, не выспался из-за возни с хеттскими падежами, а теперь еще это внезапное погружение в неведомое. Мозг легко мог сыграть с ним шутку.
Он чуть тряхнул головой, отгоняя наваждение. Надо быть объективным. Он ученый, лингвист, а не искатель мистических откровений. Любые странные ощущения – это просто шум, артефакты восприятия, которые нужно отбросить. Есть только знаки, только текст. В них истина, или, по крайней мере, путь к ней.
И все же, когда он снова склонился над камнем с лупой, ему показалось, что завитки и линии глифов стали чуть отчетливее, словно на мгновение обрели глубину. И откуда-то из самого дальнего уголка сознания выползла крошечная, иррациональная мысль: "А что, если он не молчит? Что, если он шепчет, но на языке, который я еще не понимаю?"
Он тут же мысленно одернул себя. Паранойя. Профессиональная деформация. Надо сосредоточиться на фактах. Но едва заметный холодок пробежал по его спине, и на этот раз он не был уверен, что это просто от кондиционера.
5.
– Итак? – Сычев нервно потер руки, его взгляд метался от Величко к невзрачным камням и обратно. – Стоит оно того? Или… просто курьезы?
Величко медленно снял перчатки, аккуратно сложил их и убрал лупу в портфель. Он выдержал паузу, собираясь с мыслями, глядя на три серых обломка, которые теперь казались ему не курьезами, а запертыми сундуками с неизмеримым содержимым.
– Это не курьезы, – произнес он наконец, и голос его звучал твердо, без тени утреннего скепсиса. – И почти наверняка не подделка. Система слишком сложна, внутренне согласована на всех трех фрагментах. Случайные царапины так не выглядят. И главное – она абсолютно уникальна. Я готов поручиться своей репутацией: мы имеем дело с неизвестной системой письма. Потенциально – невероятно древней.
Глаза Сычева расширились, но тут же в них мелькнул испуг, смешанный с чиновничьей осторожностью.
– Неизвестная система… Артем Игоревич, вы понимаете, что это значит? Это же… Это бомба! Но… – он понизил голос, – именно поэтому… Понимаете, у них нет провенанса. Мы не знаем, откуда они взялись. Никакого контекста. Ни слоя, ни сопутствующих находок. С точки зрения классической археологии – это почти ничто. Если мы сейчас заявим о сенсации, а потом окажется… ну, сами понимаете. Нас поднимут на смех. Ресурсы потрачены, репутация музея… да и ваша…
