Остальные спали.
Здесь вообще засыпали быстро. Ну да за учёбой и работой так уматывались, что сил на иное уже не оставалось. Вот и Савка глаза закрыл, готовый отключиться.
Не вышло.
Прохладно.
Это мы оба отметили. И я ещё подумал, что вроде бы как лето на дворе, а уже вон прохладно. В старых домах всегда так. Камень хранит свой холод. И если летом эта прохлада скорее приятна, то к осени всё изменится. А до осени немного осталось.
Дотяну ли?
Савка, унимая дрожь, вытянулся в кровати. Лёг на спину. Замер. И осторожно, стараясь лишний раз не ворочаться, чтоб не разбудить кого, перевернулся на бок. Панцирные сетки имели обыкновение безбожно скрипеть и постанывать. Не в этот раз.
Как-то вот…
Звуки исчезли. То есть сетка растягивалась под тяжестью тела, а звуки исчезли. И холод сделался более отчётливым.
И в целом что-то изменилось.
Рядом.
И что бы это ни было, оно представляло опасность.
– Вставай, – я сдёрнул Савку, который уже вознамерился уснуть. – Подъём, подъём. На том свете отоспишься. Так, тихонько… не делай резких движений. Просто открой глаза. Не отрывая голову от подушки.
Скрип.
Протяжный скрип открывающегося окна. И шипение, раздражённое такое, на самой грани слышимости. А может, и за гранью, потому что не раз и не два я убеждался, что Савкин слух куда острее обычного человеческого.
Дыхание сбивается.
– Тихо, – шепчу я. Вот никто-то до сих пор меня не слышал, а всё одно шепчу. – Давай… поворачивайся на другой бок. Так вот, будто сон плохой.
Потому что сейчас Савка лежал спиной к окну.
Он всхлипнул.
Но подчинился.
– Глаза не раскрывай полностью. Прищурься и сквозь ресницы…
Всему его учить надо. Но справляется.
Окно приоткрыто.
Странно.
Неправильно.
Окна в приюте, те, которые не были заколочены изначально, запирались. И массивная щеколда уж точно не сама собой сдвинулась. Она тугая. И Фёдор, запирая окна на ночь, всегда матерится на эту тугость. Но ведь сдвинулась. И ветер жадно то засасывал белую тряпку занавески, то выплевывал её, заставляя вспучиваться пузырём.
Как такое пропустили?
Щеколды проверялись перед сном и дважды. Мне это ещё казалось такой от начальственной блажью, но…
Черное пятно протянулось по подоконнику, превращаясь в тощую длинную конечность. Савка даже моргнул, но тут же опомнился и поспешно задышал, изображая сон. Актёр из него был так себе, но…
– Что за хрень? – спросил я, поскольку тощая лапа с подоконника не убралась. Она становилась то короче и толще, то вытягивалась в нить, постоянно меняя местоположение, точно пытаясь нащупать что-то на этой вот белесой глади.
– Тень, – шепотом ответил Савка. – Отец… рассказывал.
– А чего ей надо?
– Н-не знаю… – он вдруг вспомнил, что очень боится этих теней и поспешно зарылся в подушку лицом. Э нет, так не пойдёт.
Если эта тварь опасна, то выпускать её из виду нельзя.
На помощь звать?
Кричать?
Кому?
Фёдору? А он поможет?
Меж тем шипение раздалось снова, заставив Савку слегка повернуть голову.
– Она… нашла ход.
Тень протянулась сквозь подоконник, такой длинной чернильной нитью, на конце которой набухла капля. Да что оно вообще такое?
Капля сорвалась и беззвучно шмякнулась на пол, чтобы вспучиться существом…
Созданием?
Тварью?
Как назвать это вот… неестественно-тонкие конечности кое-как удерживали тело, плоское, покрытое чешуйчатым панцирем. Из передней части высовывался пучок то ли щупалец, то ли брызг тьмы, которые шарили, пытаясь нащупать что-то, одной Тени понятное. Но вот нащупали. И издав тонкий скрежещущий звук, в котором мне почудилась радость, Тень сделала неуверенный шажок. Один.
