– Ничего, все хорошо, – слова вырвались как невольные птицы, легкие, но пустые. Как же объяснить это чудо пустоты? Как передать ей восторг от отсутствия мыслей? Это было бы как пытаться описать слепому радугу.
– Ты можешь убить человека? – когда ели пасту, спросил я. Слова сорвались с языка неожиданно, как споткнувшийся бегун, нарушая ритм обыденности. Вопрос был нелепым, абсурдным, но он вырвался, как червь, выползающий из глубины сознания. Ее ложка замерла в воздухе, паста нависла над тарелкой, словно застывший момент времени. Ее глаза расширились, темные зрачки стали бездонными колодцами изумления. Ошалела. Словно ее окунули в ледяную воду.
– Зачем мне кого-то убивать? – тихо, почти шепотом, в полном недоумении спросила она. Голос дрожал, как тонкая струна.
– Ну, если кто-то попросит помочь. – Я смотрел в тарелку, на горы пасты, избегая ее взгляда. Слова казались мне тяжелыми, как камни, падающие в пустоту.
– Этот кто-то ты? – ее голос стал острее, в нем появилась нотка тревоги. Словно она почувствовала холод безумия, протянувшийся от меня.
– Да. – Одно слово, как выстрел. Признание. Откровение.
– Что, кукуха едет? – просторечие врезалось в атмосферу напряжения, как грубый мазок кисти по тонкому полотну. Но в этой грубости была какая-то облегчающая правда.
– Вроде того. – Я усмехнулся криво, горько. – Мой мозг не отдыхает, моя жизнь – сплошной кошмар. Слова сыпятся как песок, сухие и бесплодные. Кошмар без сна, без перерыва, вечный круговорот мыслей, как жернов, перемалывающий все подряд.
– У врача был? – Она сказала это мягче, с сочувствием, пытаясь разгладить жесткие складки на лице тревоги.
– Да. Говорит, это дар, с этим надо жить. А я не хочу. – Дар? Проклятие, скорее. Дар видеть слишком много, чувствовать слишком остро, думать слишком глубоко. Бремя, которое давит на плечи, как горы.
– Извини, но ничем помочь не могу.
– Забудь. Неужели ты поверила, что я могу попросить тебя грех на душу взять.
– Фу, – выдохнула она, откинувшись на стул. – Отлегло. Больше так не шути. – Напряжение спало, как опавший лист. Облегчение на ее лице, как солнце после грозы.
– Больше не буду. – Обещание, пустое, неискреннее. Но сейчас оно звучало правильно. Сейчас нужно было вернуться к пасте, к обыденности, к маске нормальности. А внутри – вечный жернов мыслей продолжал свою работу.
– Это правда что твой мозг не отдыхает?
– Отдых… слово – пустое. Звук один. Как сон у камня. Холодно и глухо. А там… там вечно… жужжит.
– А что мозг когда-нибудь отдыхает? Там же все время что-то происходит.
– У меня все в заостренной форме, мысли, как крысы в мешке бегают, нескончаемая фаза гиперактивности. Бесконечная. Как… мельница, которую не остановить. Ветер дует… и дует… не переставая.
– Это за пределами моего понимания.
– И слава богу.
– Как мне тебя жаль!
– Многие завидуют. Я в душ. Скоро вернусь.
– Хорошо, – кивнула она.
– Спальня там. Отдыхай.
Вода утекла, унося с собой лишь внешнюю усталость. Легкая зябкость – прикосновение реальности. Белая простыня смята. Обнаженное тело Жанетт восхитительное, молодое, шелковое без единого изъяна. Белое, как… мрамор. Слоновая кость. Нет, шелк. Светлый, теплый шелк. Река изгибов, плавных, текучих. Молодость, густая, как мед. Ни пятнышка, ни морщинки, ни тени даже. Дыхание – едва заметная рябь на зеркальной глади. Грудь, высокая и упругая, налитой персик, чуть вздымалась и опускалась в умеренном ритме.
