Жёлтые листья висят на деревьях как что-то разумеющееся само собой, еле трепещущие, бояться сорваться с ветром – упасть под ноги равнодушным прохожим. Жёлтые чередуются с зелёными, – эти ещё свежие – повременят упасть − свалиться на голову лысеющей земле. Редко встречаются красные.
***
Будни курьера или как возлюбить ближнего. Третья поездка за день. Выходишь из станции метро «Ленинский проспект» на улицу Орджоникидзе, и вот оно – движется в массе человечество, прёт равнодушное, злое сквозь тебя, прёт унавоженное, бескультурное, невоспитанное, отродье хамово, щёлкает зубами и плюётся. Но ты и ему рад, как и шелесту листьев. Но вот, чего-то ожидая, ты берёшь в руки газетку, и всё становиться на свои места, объясняется новая единица измерения «быдло-человек», ведь на первой странице гвоздь номера, он самый − наш главный быдломэн! Готовиться встретить шестидесятилетие! Блестят поросячьи глазки, лоснятся подтянутые тугие свиные щёчки! Рад он за нас и за себя, и мы за него рады! С днём рождения, дорогой наш, Свинопапа! И пусть хоть одна падла скажет после этого, что нет у нас демократии!
***
Для животных туалет везде и бесплатный, но чтобы опорожниться одному быдло-человеку нужно заплатить 25 рублей. И это вместо пирожка. И зачем же, спрашивается, нам разум? Чтобы наёбывать самих себя? А хочешь немытыми руками за пирожок схватиться – 50 рублей давай! 25 – туалет, 25 – пирожок. Умывальника нет.
***
И ясно станет как божий день вдруг. Вглядись же только в глаза их, братьев своих и сестёр – туда, где тоска животная. А ты только и ждёшь, как бы спрятаться от этого ужаса в бетонированной своей коробке, в которой подрабатываешь сторожем, чтоб после смерти передать дело другому сторожу. И мучиться совестью за всё хамство, нанесённое за день, не в силах ничего изменить; и на следующий день продолжать то же самое.
***
Она спрашивает: «Не выходите?» И я не отвечаю: нет больше сил терпеть себя и их. Любовь – терпимость на себе чужого тела.
***
Осознание, что ты совершенно проснулся, всегда наступает внезапно. И первый вопрос: зачем? Я не знал, зачем. На стенке моей висела памятка о поведении в экстремальных ситуациях. Мой психолог посчитал, что любая ситуация для воздерживающегося алкоголика экстремальная, особенно, если он не под врачебным контролем. Какое-то время я бессмысленно разглядывал её, потом поднялся, взял со стола авторучку, и зачеркнул на календаре ещё один день. Все крестики в сумме составляли около трёх месяцев. На обратной стороне календарика красовалась разнузданная харя депутата от какой-то партии, «волонтёры» которой и раздавали их возле метро вместе с ручками. Я взял тогда себе парочку.
Всеми силами я старался преодолеть желание включить интернет. Я убеждал себя, что надо сначала хотя бы поесть, но очевидным было, что одно другому не мешает. И я смирился с тем, что, будучи дома, должен терпеть на себе власть интернета. Другой вариант здесь один: уйти из дома. Так интернет выживает человека из его жилища. Я потянулся к столу и нажал заповедную красную кнопку.
Включил чайник, разбил яйца в сковородку и поставил вариться сосиски. Ноутбук к этому времени торжественно протрубил приветствие. Я вернулся к нему и зашёл в благословенный интернет – на свою именную страницу. Висело новое сообщение. Как говорится, личное. Оттягивая момент, я вернулся на кухню. Насыпал заварки в кружку, нарезал заранее хлеб, яичница уже шипела, я убавил газ. Вернулся к компьютеру и вскрыл письмо. «Привет, меня заинтересовало твоё предложение. Пришли, пожалуйста, фотку». Несмотря на известное мне тотальное интернет-наебалово, в сердце моём вскипела кровь, и на секунду задержалось дыхание, но я быстро преодолел в себе этот порыв, обусловленный тремя месяцами воздержания, с тех пор, как мой медвежонок оставил меня. С полки щерилась игрушечная свинья, подаренная ею. Да-да, это всё ты! Ты такой поросёнок!
