Хлеб для черных голубей - страница 4



Она, конечно, слилась и больше не отвечала мне. Говно все эти интернет-знакомства.

***

Сижу в автобусе: пробка. Смотрю на угрюмые лица русских парней, и хочется крикнуть: ребята, а что же мы сидим?! Давайте заебенем чего-нибудь! Перевернём автобус, изнасилуем водителя иномарки, перегородившего дорогу! К ёбаной матери весь этот порядок!

***

Читали повестушку Аржака «Любимов»? Словесная помойка. Дрянь. Бросил на половине.

***

День сегодня невероятно солнечный, бабье лето. Хочется трахаться и есть мороженое, хотя болит горло. Трахаться, впрочем, хочется перманентно. Как Троцкому. Только трахнешь кого-то – сразу хочется кого-то ещё. Просто эпидемия! Нравственность упала до нуля, пиздец стране! Срочно нужен новый «Беломорканал», дабы сублимировать сексуальную энергию в общеполезный труд. Либо создавать человекофермы: нанимать праздношатающихся мужиков-осеменителей, вроде меня, и создавать армию солдат-психопатов.

***

Пока не научишься понимать женщин, ничего не достигнешь в искусстве.

***

Однажды мой отец принёс в дом две аудиокассеты с иностранной поп-группой «Модерн Токинг» − и подарил их сестре. Сестра приняла этот подарок снисходительно, чего, впрочем, отец не заметил. Он сменял эти кассеты у какого-то алкоголика на бутылку водки. Для него они были лишь игрушками и не имели никакой разницы с другими кассетами с другими группами, и он был уверен, что и эти вполне сгодятся его дочери. Хотя та давно «не слушала» «Модерн Токинг». «Не слушала». Вы же понимаете? А он такой хуйни не понимал. И правильно делал.

Мой бывший друг, хороший блюзовый музыкант, любил в детстве «Модерн Токинг». Во время чествования, кажется, всех женщин мира на 8-е марта у нас с ним произошёл стык. Я назвал ход его мыслей плебейским, за то, что он обвинял во всём русских писателей 19 века. И тот убежал от меня в лес, который располагался неподалёку. Вернее, лесом его назвать нельзя, но что-то вроде. И я пошёл дальше один − вдоль Москва-реки, попивая из горлышка свой коньяк и думая о тщете мирской. Мы дружили с ним больше десяти лет.

***

Читал дневники Кафки. Заметил такую вещь: если на чистом листе написать слово «Постель», то это ничего не значит, но если стоять будет дата, а напротив неё слово «Постель», то тут же рождается образ – посредством, конечно, фантазии читателя, что не последнюю играет роль. Я же не ставлю никогда дат, не комментирую; я вообще не помню, когда и что случилось, всё течёт одним хлынувшим потоком, как вода, спущенная из сливного бочка.

***

Ой, у вас пенка на губах со вчерашнего прикипела, позвольте салфеточкой её, салфеточкой!

***

Мешок ваших знаний большущ, но дыряв, вечно из него вываливается то одно, то другое, то Санта Клаус с усами Гитлера, то ещё гадость какая, а то вы и сами из него дербаните что ни попадя и под нос суёте к месту и нет.

***

«Поскольку» – смешное слово для иностранцев.

***

Повсюду лежат палые листья. Город тревожен осенней порой. Давно не семенит по московским дорогам семит: он своё отсеменил в кабинетах главных страны и катается теперь на машинах. Бип-бип! Бип-бип! Также много красивых женщин за рулём. Одни лукаво спрятали под затемнёнными очками взгляд, другие открыто и даже нахально, с феминистическим настроением, смотрят вдаль, улыбаются навстречу судьбе. Дробно стучат шпильки. Молодая особа нервно выбежала из машины, минуту назад под её колёсами погибли женщина и ребёнок. Она бежит, мотая сумочкой. Её любовник был мелкий барыга с нечистым прошлым, настоящим и будущим, а она та, кто ложится под него, когда он с «работы» приходит нервный и злой. Её будут судить, жители города выйдут на демонстрации. Заговорят о попытках покончить с собой. Будет злой и долгий карнавал, где масками скрыты не лица, но рыла. Она одумается – не признает себя виновной, не смирится перед наказанием и судьбой: слишком много людей заинтересованных в её невиновности. Ибо они предощущают своим чутким задком и свою ретивую поспешность (на всякий пожарный, на потом, ход конём). Вернее то, что следует за ней, − нечто очень похожее на случившееся с девушкой, выехавшей на дорогу в осеннюю непогоду. Что стоило жизни человека, не успевшего толком пожить. Два года жизни его убийцы на поселении, бумажной волокиты и прохиндейства, и это всё? Лукавые свиньи!