– Зачем тогда тебе вообще литература? – с недоумением поинтересовался Коля. – Ты же должен понимать, что она развивает твой мозг, и.
– Чтобы Инесска не орала, – перебил его я, – и чтоб отец не ругался. История мне нравится куда больше литературы. И вообще, я читаю! Просто не эту муть.
– Классика не муть! – возмутился Коля.
– Еще какая! – припечатал я, одним махом скинув фигуры с доски, а потом расставляя их по новой. – Хочешь сыграть?
– Чтобы ты опять влепил мне детский мат? Нет уж! – недовольно хмыкнул Коля. – Давай-ка лучше Пушкина выучим, тебе его сдавать.
Я недовольно застонал и откинулся на подушку. Коля же выжидающе смотрел на меня.
– Я помню чудное мгновенье[12], – пробормотал я себе под нос без выражения. – Передо мной явилась ты. Что там. Блин.
– Как мимолетное… – подсказал Коля.
– Как мимолетное… – повторил я, поморщившись, – виденье!
– Как гений чистой красоты, – рассмеявшись, закончил друг. – Нет, Рудь, так дело не пойдет. И вообще, если ты стихотворение выучить не можешь, как запоминаешь такие сложные шахматные комбинации?
– Это другое. Шахматы, они. Там тактика есть, а не просто рифмы. Тактика! Представь, Коль, что ты полководец, и тебе нужно каждый шаг продумать и взвесить. Надо думать на три хода вперед противника.
– Я понял, понял, – отмахнулся Коля, зевнув.
Он пытался не смотреть на мое лицо и поэтому старательно отводил глаза. Увидев меня впервые сегодняшним вечером, друг ахнул от ужаса, но по моему взгляду понял, что комментариев я слышать не хочу. И он молчал, пока наш разговор окончательно не зашел в тупик. Я вновь расставил фигуры на шахматной доске, влепив сам себе мат за черных.
На улице практически стемнело, и я написал отцовскому водителю с просьбой меня забрать.
«Как раз я успею доиграть партию к тому моменту, как он приедет», – решил я.
– Давай я поговорю с отцом, – внезапно предложил Коля. – Он должен послушать и поговорить с твоим папой… Рудь, у тебя все лицо в синяках. Это ненормально.
– Не надо! – воскликнул я, подскочив на кровати так, что фигуры повалились и раскатились в разные стороны. – Ты не посмеешь. Не лезь.
– Ты так сильно боишься.
– Не боюсь! Просто правда может стать хуже. Он решит, что я жалуюсь. – Я шмыгнул носом. – А я не жаловался! И да, я вчера его разговор слышал. С какой-то женщиной. Он говорил, что виноват.
– Это не отменяет отвратительности его поступка, – жестко сказал Коля. – Не в первый раз ведь происходит. Рудольф, может, все-таки через отца.
– Не лезь! – рявкнул я и резко стукнул кулаком по шахматной доске. – Ты плохо слышишь? Это сделает хуже!
Коля вздрогнул.
– Не кипятись. – Он изумленно вскинул брови. – Как хочешь, Рудь, только успокойся, пожалуйста.
Он положил ладонь мне на плечо, чуть сжав, но я ее сбросил и быстро начал собирать рассыпавшиеся фигуры. Наспех скинув их внутрь доски и защелкнув ее, я схватил телефон.
– Чего ты так разнервничался? – удивился Коля. – Извини.
– Мне пора.
Я спрыгнул с кровати и написал сообщение водителю. Коля поднялся за мной, отложив учебник по литературе в сторону.
– Давай я хотя бы попробую узнать, с кем он разговаривал?
Коля так расстроенно прислонился к косяку, что мне даже стало его жаль. Поэтому я резко кивнул, сунув шахматную доску в рюкзак, и зашагал к двери. Мне становилось страшно: если в голову Коли сейчас закрались такие мысли, то он наверняка может самовольно решить мне помочь.
