– Да, курю.
– Курить надо бросить, по крайней мере– на десять дней, пока ставим капельницы. Одна сигарета вызывает спазмы сосудов на двенадцать часов, а если сосуды будут плохо функционировать, ранки ваши не заживут, поскольку они довольно глубокие. Юля, вы меня слышите?
– Я вас слышу.
– А так у вас ничего, по-моему, тьфу-тьфу-тьфу, там страшного нет. Но полечить следует.
Передав анькину конечность своей помощнице, которая подошла с салфеткой, чем-то пропитанной, и бинтом, Елена Иосифовна пребодро кивнула Юле и удалилась. Из коридора крикнула:
– Верочка, я– в двенадцатой!
Медсестра еще перевязывала ступню Кременцовой, когда вошла с двумя капельницами другая– та самая, что брала у Юли кровь на анализ. Завязав бинт на бантик и обменявшись парой веселых фраз с внутривенщицей, перевязочная сестра звонко покатила свою тележку вслед за врачом. Её сослуживица опять справилась со своей работой блестяще– ни Кременцова, ни Анька даже и не поморщились при введении игл в их вены.
– Долго лежать придется?– спросила Юля, следя за тем, как по гибкой и прозрачной трубке к ее руке течёт физраствор.
– Минут сорок пять.
– Вранье,– проворчала Анька,– час сорок пять!
– Ты лучше заткнись,– шутливо отозвалась медсестра,– не то пролежишь до завтра.
Анька надулась. Медсестра вышла, оставив дверь нараспашку. Задул сквозняк, довольно неслабый. Юля одной рукой кое-как накинула на себя одеяло. Минуты три она думала-гадала, как начать разговор. Она вспоминала, чему учил ее Хусаинов, и пыталась понять, кто такая Анька. Выяснять это возможности уже не было– Анька всё понимала, ждала вопросов и также, видимо, выбирала линию поведения, будучи информированной о том, кто такая Юлька. А может быть, и не выбирала, так как смотрела на потолок. Если бы она хотела выиграть время, то притворилась бы спящей. И Кременцова начала так:
– Послушай меня внимательно. Эта тварь убила трех человек, включая моего шефа. Я ему помогала раскрывать первое убийство– так что считай, что я к тебе обращаюсь официально. Скажи пожалуйста– кто она? Что ты о ней знаешь?
– Какая тварь?– спокойно спросила Анька. Её спокойствие обнадежило Кременцову. Она решила, что Анька не корчит дуру, а уточняет.
– Худая, рыжая. Та, что бросила тебе под ноги гребешок.
– Да всё это относительно.
Кременцова хотела сесть, но вовремя вспомнила, что приколота.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что никто мне под ноги гребешок не бросал. Он просто лежал на земле, а мне было пятнадцать лет, и я шла, про мальчиков думала. Гребешок! Ты чего, смеёшься? Я бы и крокодила вряд ли увидала, окажись он там.
– Интересно, где это ты так шла босиком, ни на что не глядя?
– По сельской местности.
– По деревне?
– Да.
– Название скажешь?
– Какое ещё название?
– Ну, деревни этой.
– Деревни?
– Да.
– Извини, я всё перепутала. По Москве я шла. По Тверской. Сломался каблук, и я сняла туфли. Устраивает тебя такой вариант?
– Устраивает. Скажи, к тебе кто-нибудь приходит?
Анька зашевелилась и повернула голову. Её взгляд потряс Кременцову. Не испугал-потряс.
– Да, приходит. Мама. Но если ты её…
Кременцова с яростью перебила:
– Не я её, а ею займется следователь по особо важным делам, который раскручивал на допросах бывших верховных судей и уголовных авторитетов! Мой шеф– Алексей Григорьевич Хусаинов, которого я любила немногим меньше, чем ты свою маму любишь, был его другом! Близким, проверенным, закадычным другом! Поняла, сука? Ты поняла меня? Или нет?
