Лёха ушёл монтировать треки, Аня – кому-то названивать по поводу съёмок. А я остался один.
В студии стало так тихо, что слышно, как гудит старый холодильник где-то в подсобке.
Тишина давила, как будто после ливня в лесу – всё вокруг будто выжидало.
Я вытащил свой старый блокнот. Он уже еле держится – весь в разводах от кофе, с заломанными углами и странными каракулями на полях. Мне его подарили на шестнадцатилетие, и с тех пор я всё записываю в него.
Никакие заметки в телефоне не заменят бумагу. Настоящее рождается на чернилах и шершавых страницах. Так и есть.
Провёл ручкой по чистому листу. Просто линию.
Пусто.
– Ну? Что ты хочешь сейчас спеть? – спросил себя вслух.
Ответа не было. Где-то на краю сознания бродили обрывки: одиночество, свобода, пауза. Может, просто тишина. Я опустил голову на руки, почувствовал, как натянулась кожа на шее. Устал. Поймал себя на мысли, что мне уже давно ничего не хочется – кроме быть собой, а и это не всегда выходит.
Вжик.
Телефон мигнул. Экран загорелся. Контакт: «С.»
Сердце дёрнулось, будто от холодного ветра. Её буква.
Я до сих пор не знал, кто она. Не знал её настоящего имени, не видел лицо. Мы познакомились анонимно, просто в каком-то угаре переписок, и вот… теперь она – мой побег.
С ней можно было быть настоящим. Без автотюна, без грима. Даже без фамилии.
С:
"Если бы ты был деревом, каким бы ты был? И не смей писать “ель”. Это слишком банально "
Я рассмеялся. Вслух.
– Господи, ты сумасшедшая, – пробормотал я и уже печатал в ответ:
Я:
"Тополь. Вроде высокий, гордый… а на деле – дрожит при каждом ветре."
Пальцы замерли. Она читает.
Три точки. Мигают, мигают, мигают…
С:
"Значит, живой. Остальное – наносное."
Я уставился на экран. Не дышал пару секунд.
Живой.
Как же давно я себя таким не чувствовал.
Отложил телефон. Отодвинул блокнот.
Нет, наоборот. Подтянул его ближе.
Пальцы сами взяли ручку, и строчка легла на страницу:
«Она не знает, кто я. Но слышит сердце.»
Потом, не думая:
«И, может, впервые я не хочу быть никем другим.»
Я посмотрел на написанное. И впервые за долгое время – просто улыбнулся.
Ночь. Город. Клуб. И Матвей, который снова втянет меня в приключение.
– Тебе нужно выдохнуть, – сказал Матвей, захлопнув дверь моей машины, как будто это не капот, а крышка гроба моей личной жизни. – Ты не можешь всё время петь о боли и сидеть в студии, как монашка.
– Я не сижу «как монашка», – буркнул я, заводя двигатель. – Я просто работаю.
– Ну, так давай поработаем по-взрослому. В клубе. На расслабоне. С девочками. Без песен о «внутренней пустоте», окей?
Он усмехнулся и поправил ворот куртки – на нём, как всегда, стиль: чёрная рубашка, пиджак с лёгким блеском, волосы небрежно взъерошены.
И – фирменный шрам над бровью. Его «визитка». Девочки ведутся.
Я был в чёрной футболке и джинсах. Кожаная куртка. Простой стиль.
Пока я – не артист. Пока я – парень за рулём.
Машина плавно выехала на ночную улицу.
Огни города, стеклянные витрины, неоновые вывески. Мы проскальзывали сквозь шум и свет, как в клипе.
Я включил что-то из старого Kaytranada. В салоне – басы, уличный бит и Матвей, который уже начал свою стандартную речь:
– Так. Сегодня ты не говоришь о песнях. Не углубляешься в философию. Не читаешь людям по глазам травмы детства.
– Даже если попросят?
– Даже если заплатят.
Мы оба рассмеялись.
На светофоре слева притормозил кабриолет. За рулём – девушка, похожая на глянцевую обложку. На пассажирском – её подруга, в леопардовой мини и с ярко-розовыми ногтями. Оба сразу на нас.
