И девушку охватила тоска.
Камин в общем холле теплился столь убого, что тепла даже не ощущалось... Казалось, дом доживал свои последние дни, и этот камин, его сердце, готов был потухнуть в любую секунду. От сырых, серых комнат тянуло унынием и печалью... И запахом, от которого у Аделии скрутило желудок. Это солома, устилавшая пол, пренеприятно смердела: ее давно следовало сменить.
К тому же, даже в этот солнечный день, внутри холла стояла гнетущая полутьма из-за прикрытых ставнями окон, и пылинки, кружась в единственном луче света от входной двери, казалось щекотали Аделии ноздри: она зажала пальцами нос и дважды чихнула.
– Почему не протоплен камин? – спросила она, раздражившись одним только видом своего нового дома. – Почему сопрела солома? И... разве здесь не было прежде ковра? Я помню, в день свадьбы...
– Ковер мы продали, моя госпожа, – отозвался слуга, пожимая плечами. – Считай, через месяц после того...
– Но почему?
– Господин нуждался в деньгах. А наш управляющий знать не знал, где ими разжиться... К тому же, остались долги.
– Какие долги?
– Так со свадьбы, моя госпожа. Хозяин порядком поиздержался, устроив такое застолье, чтоб не зазорно было перед соседями и друзьями.
У Аделии сдавило виски: каждое слово слуги булыжником ложилось на плечи. Ей не хотелось бы верить ни в единое слово, но зачем бы ему говорить ей неправду...
– Но разве мой муж не богат? – спросила она едва слышно. И знала, что выглядит жалко в этот момент, но нуждалась в честном ответе.
– Был когда-то, – ответил слуга, явно смущенный, – да все богатство его убежало сквозь пальцы. Со смерти отца мастер Джон делами мэнора мало интересуется... Да что там, он вообще их забросил. Покойный наш господин, мистер Айфорд, в гробу, верно, ворочается, видя, как род его идет по миру... Так что и внукам ничего не останется.
– Как же овцы? – спросила Аделия. – Целые пастбища сочной травы? Помню, в Ланкастере люди шептались, что в шерсть Айфордов одевается целая Англия.
Слуга лишь руками развел и вздохнул.
– Может, и было это когда, а теперь мы не только продать, мы состричь эту шерсть неспособны. Денег нет, чтобы стригалей пригласить... Да и овец не так много осталось. Большая часть ушла за долги мастера Джона...
Все это было много хуже, чем Аделия представляла... Еще в Лондоне ей стало казаться, что супруг экономит на ней, но она полагала то скаредностью натуры или, по крайней мере, желанием уязвить, наказать ее за случившееся на свадьбе. Словно это она, а не его собственный друг сыграл с ним эту скверную «шутку»... Но теперь она осознала весь ужас их положения: все, чем они по правде владели, ее собственный муж носил на себе. Все эти драгоценные камни, нашитые на дублеты из дорогого сукна, все эти перстни, шляпные броши и пояса. Кроме них у Айфордов не было ничего...
Ничего, кроме этого серого дома с едва теплящимся камином и протекающей крышей.
– Брэди, я хочу поговорить с управляющим, – попросила она. – Пригласи его, пожалуйста, в кабинет.
И слуга замялся на месте.
– Моя госпожа, – произнес, явно страшась огорчить ее еще больше, – управляющий уж неделю как в доме не появлялся. Так и сказал, когда уходил: «Ноги моей здесь больше не будет».
– Почему он так сделал? – возмутилась Аделия. – Как он мог уйти, ничего не сказав своему господину...
– Да он каждый раз говорил мастеру Джону, что денег взять негде, моя госпожа, что мэнор на грани банкротства. Что ему нужны средства, чтобы нанять стригалей, чтобы свести шерсть в Манчестер и продать по хорошей цене. Чтобы крышу, в конце концов, починить... И с торговцами расплатиться. Да только все без толку... Вот Бенсон и плюнул на все, не выдержал просто. Надоело смотреть, как налаженное хозяйство по миру идет! – заключил он с запалом, который тут же угас. – Впрочем, если вы здесь, – добавил с искрой надежды, – все может наладиться... Разве нет?
