– Вот. Так-то лучше будет… – проговорила Алёнка и глянула на бабушку чистыми глазами. Ту аж затрясло.
– Ты что – дурёха?! Ты не понимаешь?!
– Прости меня, бабушка, – лепетала в ответ девица, утирая слезы обожжённой рукой. – Я такая неуклюжая…
– Хорошо же… – лицо бабки успокоилось. Обвислые щеки приподнялись в улыбке, от которой мороз продирал по спине.
– Вижу я, ты меня разжалобить хочешь. Порядок навела, к избе моей подмазалась. Уй, окаянная, – бабка топнула. Пол качнулся и задрожал.
– Не обижайте Чудышко! – вскричала Алёнка, вскинув обожжённые ладошки. Под кожей уже вздулись пузыри. – Она… Она… – девица тут же стушевалась и закончила совсем тихо. – Хорошая…
– Хорошая? – Яга глянула в угол, где виднелась дверь, перетянутая стальными полосами, в массивных петлях висел огромный замок, и хихикнула по-старушечьи. – Ну-ну.
Яга призадумалась, шаркая по горнице туда-сюда. Алёнка не решалась ей мешать.
– Ага! – Яга вскинула палец с острым когтем. – Поняла я. Ты из тех редких людей, что всех кругом за добреньких держит. А ну, ответствуй.
– А разве не так? – проговорила девица, все ещё баюкая обозлённые руки. Кожу пекло так, будто она все ещё держалась за раскалённый чугун. – Я к вам с добром, глядишь и вы мне расскажите, что знаете о маме моей…
Слова вырвались совершенно неожиданно, но попали прямо в цель. Ведь именно за этим она и рвалась в Дремучую Чащу. Поэтому не сбежала вместе с Петрусем.
Глаза старухи прищурились, разглядывая её, потом расширились, словно она поняла что-то важное. Губы изуродовала усмешка.
– Ихи-хи! Ясно теперича с кем дело имеем. Сейчас мы покажем тебе… какая я добренькая.
Она вскинула одну ладонь в сторону Алёнки. Та ощутила, как платье обтягивает тело, словно сзади её ухватил и потянул кто-то сильный. Хотела оглянуться, но тут старое залатанное платье не выдержало и с треском разлетелось на лоскуты. Девица ощутила голой кожей прохладу, потом она вскрикнула и сжалась, пытаясь спрятать руками сокровенное.
– Это большая ошибка, – мерзко хихикнула старушка, – за добренькую меня считать.
Из-за печи с грохотом и звоном цепей выехал огромный чугунный котёл, в котором Алёнка собиралась варить вола. Если небольшая заслонка была тяжеленной, то этот котёл мог поднять лишь богатырь. Яга же управлялась с ним, даже не касаясь.
– Ну-ка покажись… – старуха перебрала в воздухе крючковатыми пальцами, руки и ноги девицы развело в стороны. К щекам прилилась кровь, из глаз брызнули слезы.
– Не надо, бабушка… – пикнула Алёнка. – Я же..
– Вижу я, чистенькая ты, – хекнула бабка. – Но надобно ещё почистить…
Она подошла к девице и ткнула пальцем в бок. "Ай! – вскричала та и тут же запричитала. – Прости, бабушка. Не хотела тебя обидеть…"
– Кожа да кости, – бросила Яга, не слушая её. – Зато молоденькая. Мяско должно быть сочным…
Она мечтательно поглядела в угол избы, где на полке стоял человечий череп. Руки старухи перекрестились, пальцы сжались в кулачки.
Котёл подскочил к огню, выплеснув немного воды. Алёнка не успела удивиться, откуда взялась вода, как подлетела и бултыхнулась внутрь.
И задохнулась. Алёнке показалось, что с неё живой сдирают шкуру. Если от заслонки жгло лишь ладошку, теперь полыхало все тело. Не в силах прекратить, она начала кричать и биться.
– Ихи-хи, – обрадовалась старушка. – Теперь поняла, болезная…
Усилием воли Алёнка заставила себя прекратить. Тело жгло, но теперь боль ощущалась как сквозь вату. Девица видела свою ладошку, красную и разбухшую. Совсем близко полыхало пламя в печи, как ни горяча была вода, стенки котла становились ещё горячее. Ноги жарило совсем нестерпимо.
