– Как прикажете, ваше высоко… ваше благородие.
Сотский осторожно попытался взять Агафью под локоток. Та дернулась, но под взглядом Стрельцова сникла и подхватила ведро.
Исправник развернулся ко мне, и я чуть было не отшатнулась, как и остальные. Вскинула голову.
– Мне тоже удалиться, чтобы вам не мешать?
– Вы – хозяйка дома. Проводите меня к телу.
Варенька подскочила с лавки, на ее живом личике появилось предвкушение. Исправник произнес, не глядя в ее сторону:
– Упадешь в обморок – ловить не буду.
– Я бы настоятельно не рекомендовал девицам присутствовать при осмотре тела, – вставил Иван Михайлович.
Варенька фыркнула с видом «я лучше знаю, что для меня лучше». И одновременно посмотрела на кузена умоляюще, глазами голодного и любопытного котенка. Тот сделал вид, что не заметил этого взгляда. Жестом пригласил меня выйти из кухни, что я и сделала.
– Глафира Андреевна, вы уверены, что выдержите открывшийся вид? – поинтересовался исправник.
– Я уже видела тело, – напомнила я. – Не думаю, что за прошедшие часы многое изменилось.
Мы поднялись по лестнице: я впереди, за мной исправник, следом Иван Михайлович, а за ним Варенька. Заметно было, что ей и любопытно, и страшно, причем непонятно, что страшнее – предвкушаемое зрелище или гнев кузена.
Зачем она вообще потащилась к трупу, и зачем Стрельцов вообще взял ее с собой? Поначалу я подумала, будто он не может сладить с несносной девицей, но то, как он добрым словом и взглядом распугал всех, показало, что и кузину он построит, если нужно. Или просто решил проучить несносную девчонку?
Я мысленно вздохнула. Действительно ведь, девчонка: некоторые мои выпускники были старше ее. И ведет она себя как и положено подростку. Упрямому и привыкшему быть в центре внимания. Любой ценой.
Впрочем, мне-то какое дело? Пусть эта семейка сама между собой разбирается. У меня и своих забот хватает, главная из которых – не угодить в каталажку прямо сегодня.
Шорох на втором этаже напугал меня: я на миг забыла, что там оставался Герасим. Наверное, он решил встать, услышав наши шаги на лестнице. Так и есть – дворник вытянулся у закрытой двери, хоть сейчас в почетный караул.
– Вот у кого бы сотскому поучиться, – хмыкнул исправник.
Дворник поклонился нам, отступил в сторону.
– Иди отдохни, – распорядилась я.
Герасим вопросительно посмотрел на меня, будто желая убедиться, что мне не нужна помощь.
– Отдохни, – повторила я. – И, если пойдешь во двор, я там пса прикормила. Не обижай его. Если он, конечно, первый кусаться не полезет. Пусть остается.
Дворник снова поклонился, давая понять, что принял к сведенью, и начал спускаться по лестнице.
– Кузьмин говорил, будто дворник глухонемой, – сказал Стрельцов, глядя ему вслед.
– Немой, но не глухой, – поправила его я. – Он встал, когда услышал наши шаги, – вы ведь наверняка тоже обратили на это внимание. Ну и в целом с ним можно общаться голосом.
– Но допросить едва ли получится, – задумчиво произнес исправник.
– Почему же? – удивилась я, открывая дверь и жестом приглашая гостей внутрь.
В комнате по-прежнему царил полумрак из-за плотных штор, только в луче света, пробившемся между ними, плясали пылинки. Покойница, как и полагалось покойнице, оставалась в постели, топор так же торчал во лбу. Разве что запах изменился: в нем появились отчетливые нотки тухлятины, как от заветрившейся крови.
Иван Михайлович устремился к трупу, Стрельцов остался в дверях, заслоняя зрелище то ли от меня, то ли от заметно побледневшей кузины.
