– Лео, – ее голос прозвучал слишком громко, искусственно четко в гнетущей тишине, разрезая ее, как алмазный стеклорез. – Какая неожиданная… честь. Вы должны быть на вершине мира. На пике славы. Наслаждаться плодами. Что вас привело сюда, в час вашего триумфа?
– Что вы сделали со мной?! – его крик разбился о каменные стены, не вызвав ни малейшего эха, словно звук умер, не родившись, поглощенный камнем. Он бросился к ней, цепкими, стариковскими, покрытыми пятнами пальцами схватил за плечи. Ткань ее строгого угольно-серого, как пепел, костюма была холодной и скользкой, как кожа змеи или мокрого гранита под пальцами, а тело под ней – невероятно твердым, негнущимся, лишенным тепла, неживым. – Смотри! Смотри на меня! Я… я разлагаюсь заживо! Сгниваю на ходу за сутки! Это… это ваша работа!
– Мы просто применили стандартный коэффициент ускорения для компенсации временного долга, – она даже не попыталась вырваться. Ее глаза, холодные и бездонные, как шахты лифтов, уходящих в пустоту вечности, смотрели на него без тени эмоций, как на неисправный прибор, подлежащий утилизации. – Ваше тело… оптимизирует ресурсы. Каждый час вашей нынешней славы, каждый миф о вашем гении, каждое упоминание в прессе… требует экспоненциальной физической платы. Энергии. Клеточного времени. Сжигает вас изнутри, как печь. Это математика долга. Чистая бухгалтерия времени.
– Остановите это! Немедленно! Я требую разорвать контракт! – он тряс ее, но она не шелохнулась, как каменная стела, лишь легкая, мерцающая рябь прошла по поверхности ее платья-ртути.
– Невозможно. – Она механически, без единого лишнего движения, подняла планшет. На экране пульсировала кроваво-красная линия, резко, почти вертикально уходящая вниз, как график падения камня. Под ней – цифры: 2 190 единиц (дни). – Контракт. Непреложен. Скрипт исполняется. Ваш временной долг. При текущем… обменном курсе, установленном Актуарием… – ее холодный, лишенный отпечатков пальцев, идеально гладкий палец коснулся экрана, и цифра сменилась на 30 (дни). – У вас осталось тридцать дней, Лео Карвер. Физического существования. Потом – нулевая точка. Полное истощение ресурса. Стирание из биологической памяти Вселенной. Вы станете… Лорой.
Лео выпустил ее. Его дрожащие, слабые ноги подкосились. Он рухнул на колени на ледяной, черный, как космос, отражающий лишь его жалкое подобие пол, захлебываясь собственным дыханием, которое стало хриплым, булькающим, как у тонущего. Перед ним, на стене из абсолютно черного, не отражающего, а поглощающего свет как черная дыра стекла, должно было быть его изображение. Но он видел только тьму. И лишь в воображении – дряхлого, седого старика с лицом-маской из морщин и потухшими глазами-щелями. Призрак из его же картины. Себя через месяц. Себя-призрака.
– Есть… альтернатива, – голос Анастасии прозвучал прямо над ним, мягкий, убедительный, как электронный голос автоответчика, предлагающего выгодную сделку на краю пропасти. Она наклонилась, и ее рыжие волосы, пахнущие озоном, металлом и чем-то древним, пыльным, как страницы запретной книги, коснулись его морщинистой, влажной от пота щеки. – Продайте еще десять лет. Прямо сейчас. Мы гарантируем… абсолютную, вневременную легенду. Ваши картины будут висеть в вечности, в специально созданной для них Темпоральной Галерее. А вы… обретете покой. Забвение. Это милосердно. Эффективно. Вы избежите… мук распада.
