Но люди не умеют читать письмена судьбы. Они видят только то, что происходит здесь и сейчас: важного гостя, суету в аиле, приготовления к свадьбе. Они не могут разглядеть за этой суетой великого замысла, как не может путник, идущий по горной тропе, увидеть весь путь от начала до конца.
И только ветер, этот вечный странник, носитель древних тайн, тихо шептал что-то, облетая юрты. Может быть, он рассказывал о том, как однажды сын вдовы воина станет мудрецом и вождём, как его слово будет весить больше, чем золото, как его мудрость поможет народу пройти через трудные времена. А может быть, пел колыбельную тому, кто ещё не родился, но чья судьба уже начала свой путь в этот мир – извилистый путь, как горная река, но прямой, как полёт орла к солнцу.
Солнце клонилось к закату, окрашивая снежные вершины в розовый цвет. День подходил к концу – обычный день в горах Тянь-Шаня. Но это только казалось, что он обычный. На самом деле это был день, когда судьба начала новую песню – песню о ещё не родившемся сыне, которому предстояло стать голосом своего народа, его мудростью, его надеждой. Но об этом знали только горы, да и они хранили молчание, понимая, что всему своё время, как всему свой срок в этом бескрайнем мире под вечным небом Ала-Тоо.
Время в горах течёт по-особому. Бывает, что целый год пролетает как один день, а бывает, что один месяц растягивается на целую жизнь, оставляя в памяти народа след глубокий, как русло горной реки. Таким стал месяц пребывания Бирназар бия в аиле Боорсок бия – месяц, превратившийся в легенду, в песню, в сказание.
По вечерам большая белая юрта Боорсок бия становилась сердцем аила, центром вселенной, где сходились все нити судеб и все пути мудрости. Здесь собирались аксакалы – те, чьи бороды были белее снега на вершинах Ала-Тоо, чьи глаза видели больше, чем способен рассказать человеческий язык. Они приходили неспешно, степенно, как приходит вечер в горы – торжественно и неотвратимо.
Воздух в юрте был густым и пьянящим, как старый кумыс. В нём смешивались запахи – аромат жареного мяса, горький дым очага, терпкий запах конского пота, принесённый с одежды джигитов, сладковатый дух кизячного дыма. Этот воздух можно было пить, как напиток, настоянный на травах мудрости и памяти предков.
Бирназар бий восседал на почётном месте напротив входа, там, где по древнему обычаю должен сидеть самый уважаемый гость. В его позе была та особая величавость, которая даётся человеку не богатством или властью, а внутренней силой и мудростью. Когда он говорил, его голос заполнял юрту, как весенний паводок заполняет речную долину – мощно, неудержимо, до самых краёв.
Он рассказывал о дальних краях и чужих землях, о караванах, идущих из таинственного Китая, груженных шелками и чаем, о интригах при дворах ханов, о новых союзах между родами и о старой вражде, тлеющей, как угли под пеплом. В его словах оживала история – не та, что записана в книгах, а та, что течёт в крови народа, передаётся от отца к сыну, от деда к внуку.
А днём аил превращался в праздничное торжище, в место, где каждый мог показать свою удаль и мастерство. Молодые джигиты состязались в играх, древних как сами горы – в улак тартыш, в оодарыш, в жамбы атмай. Их кони взмывали в небо, словно пытаясь коснуться облаков, их крики сливались с криками горных орлов, паривших высоко над землёй.
Звуки комуза плыли над аилом, как облака над горными вершинами. Акыны – хранители памяти народной, певцы его славы и его печалей – пели о подвигах батыров, о любви и верности, о мудрости предков и о надеждах на будущее. Их голоса взлетали к небу, отражались от скал и возвращались к людям, обогащённые эхом гор и шёпотом ветра.
