Ребёнок в её чреве снова шевельнулся, словно напоминая: жизнь продолжается, она течёт, как река, впадающая в Иссык-Куль, – что бы ни случилось, какие бы повороты ни ждали впереди. И в этом движении нерождённого дитя была не только надежда на будущее, но и обещание чего-то большего, какого-то особого предназначения, о котором пока знали только горы да звёзды в высоком небе Тянь-Шаня.
А караван всё шёл и шёл вперёд, медленно и неотвратимо, как движется время, как движется сама судьба. И постепенно пыль, поднятая копытами коней, превращалась в дымку, в которой растворялось прошлое, освобождая место для будущего – неизвестного, пугающего, но полного тех возможностей, которые судьба приберегает для самых сильных духом.
Горные тропы подобны судьбе человеческой – такие же извилистые, непредсказуемые, то взбирающиеся к самому небу, то опускающиеся в тёмные ущелья. Караван шёл по этим древним тропам – тем самым, что были протоптаны копытами коней предков, тем самым, что помнили поступь великих батыров и мудрых странников.
Тянь-Шань открывался перед путниками во всём своём величии, словно перелистывая страницы древней книги, где каждая страница – новый пейзаж, каждая строка – новая высота. Вот они, белоснежные вершины, подпирающие само небо, – такие древние, что помнят времена, когда первый человек ступил на эту землю. Их снега никогда не тают, как не тает память народа о своих корнях. Острые пики пронзают облака, будто пытаясь дотянуться до тех высот, где обитают духи предков.
А ниже, там, где вечные снега уступают место жизни, расстилаются альпийские луга – зелёные, сочные, словно сотканные из самой весны. Трава здесь особенная – низкая, но такая густая, что кажется драгоценным ковром, расстеленным самой природой для усталых путников. Каждая травинка звенит на ветру свою песню, и все вместе они создают ту особую музыку гор, которую слышат только те, кто умеет слушать сердцем.
Ущелья возникали внезапно, разверзаясь под ногами как раны в теле земли. Тёмные, глубокие, они хранили в себе тайны веков и шёпот подземных вод. Стены их были испещрены морщинами-складками, словно лица древних аксакалов, и каждая такая морщина могла бы рассказать свою историю – о временах, когда сами горы были молоды, о великих битвах и великих караванах, о любви и смерти, о верности и предательстве.
Но вот ущелье неожиданно раскрывалось, как раскрывается цветок навстречу солнцу, и взору путников открывалась очередная долина – просторная, привольная, будто созданная самой природой для жизни. Здесь паслись стада архаров – горных баранов с величественными рогами, закрученными как спирали времени. Они замирали при виде каравана, вскидывая гордые головы, и в их тёмных глазах отражалась та же вечность, что жила в этих горах.
Косули перебегали тропы лёгкими тенями, словно духи гор показывались на мгновение и снова скрывались в зарослях арчи. А высоко в небе парили беркуты – хозяева горных высот, чей зоркий взгляд видел всё, что происходит в их владениях, от снежных вершин до самых глубоких ущелий.
Воздух здесь был особенный – такой прозрачный и чистый, что, казалось, можно увидеть завтрашний день, такой густой и пьянящий, что от него кружилась голова, как от старого кумыса. Он пах снегом и травами, древностью камней и свежестью горных ручьёв, и в этом запахе была вся история этих мест, вся память земли.
