Её рука легла на край бешика – не просто так, не просто материнским жестом. В этом прикосновении была древняя сила – та самая, что течёт в крови всех матерей с начала времён, та самая, что заставляет волчицу защищать своих волчат, та самая, что сильнее страха, сильнее смерти, сильнее самой судьбы.
Река ревела всё громче, словно бросая вызов каравану. Её голос был подобен голосу древнего дракона, что охраняет свои владения от чужаков. В этом рёве слышались и угроза, и обещание, и предупреждение – только кто мог разобрать эти слова, кто мог понять их истинный смысл?
А горы безмолвно наблюдали за происходящим. Они видели много таких переправ – удачных и неудачных, счастливых и трагических. Они знали то, чего не знали люди, но хранили своё знание, как хранит мать тайну о судьбе своего ребёнка, когда видит вещий сон. И только ветер, этот вечный странник, метался между скал, то затихая, то вновь набирая силу, словно не мог решить – предупредить людей об опасности или промолчать.
Горные реки коварны, как сама судьба – они могут долго течь спокойно и величаво, а потом вдруг взбеситься, словно табун диких лошадей, почуявших волка. В тот день река встретила караван ревом и пеной, будто древний дракон, охраняющий свои владения. Вода неслась между камней с такой яростью, словно хотела смыть сами горы, и брызги взлетали к небу, как искры от костра предков.
Кони входили в воду осторожно, чувствуя опасность каждой клеточкой своего тела. Их ноги скользили по камням, отполированным веками бурного течения, а мощные шеи вытягивались вперёд, борясь с напором воды. Животные фыркали и всхрапывали, их глаза расширялись от страха, но они шли вперёд, повинуясь воле своих хозяев и той древней верности, что связывает коня и человека с начала времён.
Для Айжаркын мир изменился в одно мгновение – так меняется горный пейзаж, когда его внезапно заволакивает туманом. Конь, тянувший её повозку, вдруг заржал – дико, отчаянно, как ржут лошади, почуявшие смерть. Его копыто соскользнуло с мокрого камня, и время словно остановилось, как останавливается сердце от внезапного испуга. Айжаркын почувствовала, как её тело отрывается от повозки, как ледяная вода хватает её своими жадными пальцами, а самое страшное – как бешик с её сокровищем, её единственным сыном, выскальзывает из рук, будто живое существо, рвущееся на свободу.
"Балам!" – её крик был не просто криком матери. В нём была вся боль мира, вся любовь, на какую способно человеческое сердце, вся мощь материнского отчаяния. Этот крик взлетел над рекой, отразился от скал и достиг самих небес, где обитают духи предков. Он пронзил шум воды, как пронзает молния грозовые тучи, и достиг ушей Бирназар бия.
Могущественный бий, услышав этот вопль, преобразился в одно мгновение. С его лица слетела маска невозмутимости, обнажив живого человека, способного чувствовать и страдать. Его конь, почуяв перемену в хозяине, развернулся так стремительно, словно сам превратился в водяной поток.
"Спасти женщину и новорожденного!" – голос Бирназар бия прогремел над рекой подобно грому в горах, и в этом голосе была такая сила, что даже река, казалось, на мгновение притихла. Его приказ был подобен камню, брошенному в воду, – от него пошли круги действий, мгновенных и решительных.
Джигиты бросались в воду без колебаний, как бросаются в бой, когда на кону честь и жизнь. Их тела рассекали бурлящий поток, их руки боролись с течением, их глаза искали в пенных валах то чёрную гриву коня, то белый войлок бешика. Река сопротивлялась яростно, как дикий зверь, пойманный в капкан, но люди были сильнее – их вела не просто воля к победе, а что-то большее, то, что заставляет человека превзойти самого себя.
