Волчица проводила его взглядом и растворилась в прибрежных зарослях – не как зверь, убегающий от человека, а как дух, выполнивший свою миссию. Может быть, это была не просто волчица? Может быть, сама Умай-эне, покровительница матерей и детей, приняла этот облик, чтобы спасти младенца?
Когда Бирназар бий вернулся на берег с бешиком в руках, время словно остановилось. Айжаркын приняла колыбель дрожащими руками – так принимает земля первые капли дождя после долгой засухи. Её удивлённый вздох был подобен шелесту ветра в весенних листьях – там, среди промокших вещей, как ни в чём не бывало лежал Жылкыайдар. Его губы блестели, словно только что отпустившие материнское молоко, а в уголках рта таилась та особая младенческая улыбка, что бывает у детей, видящих во сне что-то известное только им.
"Это чудо!" – прошептал кто-то из жигитов, и в этом шёпоте была та особая благоговейная дрожь, с которой люди встречают прикосновение священного к их обыденной жизни.
А горы молчали, храня свою извечную тайну. Может быть, они знали больше – о древнем договоре между волками и людьми, о тех временах, когда звери говорили человеческим языком, о той особой связи между всем живым, что существует с начала времён. Но они хранили молчание, предоставляя людям самим искать объяснение чуду, случившемуся на их глазах.
Есть мгновения, когда даже самое суровое сердце оттаивает, как оттаивает вечный лёд на горных вершинах под лучами весеннего солнца. Такое мгновение пришло к Бирназар бию, когда он стоял на берегу реки, глядя на младенца, только что вырванного из объятий водной стихии.
Капли воды на маленьком лице Жылкыайдара сверкали в лучах солнца, словно звёзды, упавшие с небес, словно слёзы радости самой земли, вернувшей себе потерянное дитя. Бирназар бий, чьё сердце, казалось, давно превратилось в камень, отполированный ветрами бесчисленных походов и битв, вдруг почувствовал, как что-то дрогнуло в его груди. Это было похоже на звук трескающегося льда на горной реке – тот особый звук, что возвещает приход весны, пробуждение жизни, начало нового круга в вечном колесе времени.
Его взгляд, привыкший быть острым как клинок и холодным как горный ручей, сейчас изменился. В нём появилось что-то новое – то удивление, с которым человек встречает чудо, то благоговение, с которым путник смотрит на первый луч солнца после долгой ночи в горах. Он смотрел на младенца и видел в нём не просто спасённое дитя – он видел в нём воплощение всей силы своего народа, всей его стойкости, всей его способности выживать вопреки любым невзгодам.
"Этот мальчик отмечен самой судьбой," – произнёс Бирназар бий, и его голос, обычно подобный грому в горах, сейчас звучал мягко, как течение родника в летний полдень. Все вокруг замерли, чувствуя значимость момента. Даже река, только что бушевавшая как тысяча диких коней, вдруг притихла, словно прислушиваясь к словам человека, решающего судьбу спасённого ею младенца.
"Он будет моим сыном и наследником," – эти слова прозвучали не просто как решение могущественного бия. Они прозвучали как клятва, данная перед лицом вечных гор, перед быстрыми реками, перед высоким небом Тянь-Шаня. В них была та особая сила, что заставляет травы пробиваться сквозь камни, что гонит облака над вершинами, что движет сами звёзды по их вечным путям.
"Жылкыайдар – вот его имя, ибо он прошёл через воду и огонь испытаний, едва появившись на свет," – и в этих словах была не просто воля человека, но голос самой судьбы, выбирающей свои пути так же неисповедимо, как выбирает свой путь горный поток среди камней.
