Дым от очагов поднимался в чистое горное небо ровными столбами – добрый знак, говорящий о том, что духи предков благословляют это место. Воздух был напоен ароматами готовящейся пищи: где-то варилось свежее мясо, где-то готовился курут, а из больших кожаных мехов разливали по чашам пенный кумыс, чей кисловатый запах смешивался с горьковатым дымком можжевельника, которым окуривали юрты.
Повсюду кипела жизнь: женщины в расшитых платьях и высоких белых элечеках сновали между юртами, дети с звонким смехом гоняли по траве, молодые джигиты расседлывали коней, а старики, сидя у входа в юрты, степенно вели неспешные беседы. В воздухе витало ощущение домашнего тепла и уюта, словно сама земля Кок-Жайык обнимала каждого, кто ступал на её щедрые просторы.
А над всем этим возвышались горы – вечные, незыблемые, увенчанные снежными шапками. Их склоны, поросшие густыми еловыми лесами, спускались к долине, словно зелёный занавес, за которым прятались тайны веков. В лучах заходящего солнца горные пики вспыхивали розовым золотом, отбрасывая на долину длинные тени, в которых начинали оживать древние легенды этих мест.
Шаарба байбиче, первая жена Бирназар бия, вышла встречать караван. Годы не согнули её стройного стана – она держалась прямо, с достоинством, присущим только истинным байбиче. Её величественная фигура, облачённая в богато расшитый чапан цвета спелой вишни, излучала ту особую силу и мудрость, что приходит лишь с прожитыми годами и пережитыми испытаниями.
В аиле все знали: слово Шаарбы байбиче порой весило больше, чем решение самого Бирназар бия. За долгие годы жизни с мужем она стала не просто его женой, но мудрой советчицей, чей острый ум и природная проницательность не раз помогали роду избежать бед и раздоров. К ней шли за советом женщины всех окрестных аилов, к её мнению прислушивались даже седобородые аксакалы.
Теперь она стояла у входа в главную юрту, и её тёмные, всё ещё живые глаза внимательно изучали прибывших. Её взгляд, подобно соколиному, быстро выхватывал из толпы каждое лицо, каждую деталь, но особенно долго задержался на молодой Айжаркын и её младенце. В этом взгляде читалась и природная мудрость, и женская проницательность, и что-то ещё, глубоко запрятанное в складках памяти – может быть, воспоминание о собственной молодости, о тех днях, когда она сама впервые переступала порог этой юрты.
Шаарба хорошо помнила свои первые дни в доме Бирназара. Помнила, как непросто было завоевать уважение домочадцев, как каждым своим поступком приходилось доказывать право называться байбиче. И сейчас, глядя на молодую Айжаркын, она видела в ней отражение той далёкой себя – такой же настороженной, такой же готовой ко всему.
Но было в Айжаркын что-то особенное, что не укрылось от острого взгляда байбиче. За внешней хрупкостью угадывалась внутренняя сила, за показной покорностью – достоинство, за опущенным взором – острый ум. И младенец, которого она прижимала к груди… Что-то подсказывало мудрой Шаарбе: этот ребёнок не простой, с его появлением в доме Бирназара начнётся новая глава их рода.
"Добро пожаловать в наш дом," – произнесла наконец Шаарба байбиче, и в её голосе, глубоком и мелодичном, прозвучала та особая нота, которую могут уловить только женщины. – "Пусть Тенгри благословит тебя и твоего сына."
Айжаркын склонила голову в знак уважения, и этот жест был исполнен такого природного достоинства, что Шаарба невольно одобрительно качнула головой. Молодая женщина чувствовала: её судьба в новом доме во многом будет зависеть от этой величественной байбиче, чей взгляд, казалось, проникал в самую душу.
