"Твоя тайна," – произнёс он негромко, но в его голосе звучала та особая сила, что исходит только от истинных правителей, – "останется между нами, похороненная глубже, чем корни древних карагачей, надёжнее, чем золото в горных пещерах."
Он сделал паузу, словно давая своим словам время проникнуть в самую суть вещей, а потом продолжил ещё тверже: "Жылкыайдар станет моим сыном. Моим наследником, моей кровью, моей гордостью. И никто – ни в этом аиле, ни во всей степи – не посмеет усомниться в этом. Клянусь памятью предков, чьи души смотрят на нас со звёздного неба, клянусь священными водами Иссык-Куля, клянусь своей седой головой."
В его словах звучала такая непреклонная воля, что казалось – сами горы склонили свои снежные вершины, принимая эту клятву. Очаг вспыхнул ярче, словно духи предков давали своё благословение этому решению, а ночной ветер, ворвавшийся в дымовое отверстие юрты, разнёс по степи весть о новой судьбе, что начала свой путь в этот звёздный час.
Айжаркын, не в силах сдержать слёз благодарности, низко склонила голову, и в этот момент она была похожа на степной тюльпан, склонившийся под тяжестью утренней росы. А Бирназар бий смотрел на неё и думал о тех неисповедимых путях, которыми судьба приводит в наш дом тех, кто должен стать его частью, его опорой, его будущим.
Время катилось в горах своей чередой, отмеряя дни восходами и закатами, месяцы – новолуниями и полнолуниями. Минул почти год с тех пор, как караван Бирназар бия достиг благословенной долины Кок-Жайык. За этот год многое изменилось в жизни большого аила: Айжаркын подарила роду сына – крепкого, как молодой архар, Жылкыайдара, который рос не по дням, а по часам, завоёвывая сердца всех, кто его окружал. От простых табунщиков до надменных байбиче – все не могли устоять перед обаянием этого необычного ребёнка, в чьих глазах светилась какая-то особая мудрость, словно унаследованная от древних предков.
В один из тех дней, когда осеннее солнце ещё по-летнему согревало долину, а в воздухе уже чувствовалось приближение холодов, Бирназар бий созвал всю свою семью в главную юрту. Просторное жилище, украшенное богатыми коврами ручной работы и дорогим оружием, сверкающим в лучах света, проникающего через тундук, постепенно наполнялось людьми. Можжевеловый дым, которым по обычаю окуривали юрту перед важными событиями, плыл в воздухе, смешиваясь с терпким ароматом свежезаваренного кумыса, что пенился в больших кожаных мешках.
Первой вошла Шаарба байбиче, единственная жена Бирназар бия, степенная и величавая в своём лучшем наряде, расшитом золотыми нитями. Её высокий белый элечек, знак статуса байбиче, горделиво возвышался над благородным лицом, хранящим следы былой красоты. За ней, словно горный поток, хлынули в юрту дети – от старших сыновей до совсем юных дочерей, чьи косы блестели от масла, украшенные серебряными подвесками.
Следом потянулись невестки – жёны старших сыновей, каждая ведя за собой своих детей. Все были одеты в праздничные одежды, словно предчувствуя важность момента. Каждый занимал своё место согласно возрасту и положению в семье, но во всех взглядах читалось одно – ожидание чего-то важного, судьбоносного. Даже самые маленькие внуки Бирназар бия, обычно шумные и непоседливые, сегодня вели себя на удивление тихо, чувствуя необычность происходящего.
Бирназар бий восседал на почётном месте, и его фигура, освещённая лучами солнца, падающими через дымовое отверстие юрты, казалась высеченной из камня. Его глаза, повидавшие так много на своём веку, медленно обводили собравшихся, словно читая в каждом лице историю прожитого года. Он видел, как изменились его домочадцы за это время: как оттаяли их сердца к молодой Айжаркын, как полюбили они маленького Жылкыайдара, как приняли их в свой круг – сначала настороженно, потом всё теплее и искреннее.
