Отец сел за стол без улыбки. Теперь он улыбался редко, похудев и постарев лет на сто за последнее сложное десятилетие. Быстро глянув на его усталое лицо под светлыми волосами, я задумчиво уставилась в свою тарелку, варварски разламывая картошку на две части. А затем каждую часть еще на две. Традиционный ритуал — разделить все на восемь частей. Одна из моих «особенностей», гори они алым пламенем...
Мама, она же леди Ровена, выплыла в столовую в торжественно-алом платье. Избалованная единственная дочь, воспитанная в роскоши, она любила наряжаться, развлекаясь тем, что примеряла на себя новые роли. Вот только теперь у нее осталось только два выходных платья, которые она меняла каждый день, дополняя образ то платком, то цветком, то самодельной брошью. И в обоих этих нарядах ее уже видели другие семьи. Собственно, из-за этого мама и не сопровождала нас вчера — нельзя было дать обществу даже намека на удручающее финансовое положение семьи. Мое вчерашнее голубое платье было сшито в кредит, а украшения и вовсе взяты в аренду на вечер.
Кто бы несколько десятков лет назад мог подумать, что влиятельный род Золотистых может так быстро обеднеть? Еще лет тридцать назад, я бы расхохоталась на такое заявление, приняв его за глупую шутку. Теперь не смешно.
Несколько минут за столом раздавалось только негромкое бряцание серебряных вилок. Помню, когда-то они были позолоченными, но теперь острые зубцы сияли совсем холодным блеском. Я вспомнила о серебряных пуговицах на белом...
Еще и моргнула!
— Ты выглядишь иначе, — непринужденно проговорила мама, первой нарушая тишину.
Ожидая ответа от отца, я подняла глаза и тут же поймала на себе пристальный взгляд — мама обращалась ко мне. В ответ сдержанно пожала плечами. Рассказывать правду о своем внезапном наваждении я не собиралась ни ей, ни кому-либо.
— Как — иначе? — поинтересовалась, предполагая, что внешне могла отечь от лошадиной дозы принятого уже глубокой ночью успокаивающего. Вилкой я подцепила кусок картошки, принявшись с деланным равнодушием жевать.
— Рассеянной. Будто твои мысли далеко от дома, — легко заключила мама и бросила внимательный взгляд на мою полупустую тарелку. — Ещё и не ешь толком.
— Чтобы платье не разошлось по швам, — ворчливо проговорила, мысленно проклиная материнскую внимательность. Отец, например, ничего не замечал, и сейчас вопросительно приподнял бровь. Я почувствовала его изучающий взгляд.
— Моя бутылочка с нервокрепительным внезапно испарилась. Интересно, куда? — заметила мама. Сегодня она играла роль дознавателя. И играла отлично.
«Бездна!»
— Похоже, ты не спала добрых полночи, — безжалостно добавила мама, как будто всего ранее сказанного было мало.
Картошка во рту давно превратилась в пюре, а я все сосредоточенно двигала челюстями, делая вид, что просто занята едой. Мама элегантно подцепила на кончик вилки ломтик картошки и стала жевать его с таким видом, будто у нее во рту по меньшей мере золотой трюфель. Глаз от меня не отводила. Я молча отправила в пространство сразу несколько неприличных слов.
— А тебе почему не спалось, мамочка? — невинно заметила, пытаясь сбить ее со следа.
— Слушала тебя, — мама подняла холеные брови, прозрачно намекая на то, что увильнуть не получится. — Ты не рассказывала, как все прошло вчера.
— Полагаю, ты уже знаешь, — я перевела взгляд на отца, ожидая поддержки или хотя бы кивка. Но тот жадно ел, уже не глядя на нас. Я вздохнула. — Как тебе платье Норманины?
