– Греби, греби, – говорил он. – Спишь, что ли?
Работая без перерыва, я начал задыхаться.
– Ты устал? – притворно удивился Пётр. – Уступи место Сергею!
Кровь бросилась мне в голову. Я понял, в чём дело! Теперь лодка стала заворачивать в сторону Петра. Теперь уже я отдыхал.
– Греби, греби, – говорил я.
Стараясь не уступить друг другу, мы гребли отчаянно. Пётр вымотался раньше. Лодка опять завернула в его сторону.
– Не отставай! – злорадствовал я.
Выравнивая лодку, Пётр вспылил:
– Конечно! Ты что в мою сторону наяриваешь? Не видишь, что ли? Ну, ты и делец!
– А ты не наяривал?!
– Ладно вам, ребята, – примирительно сказала Наташе. – Не ссорьтесь.
Мы причалили к лодочной станции. Сюда же причалил и старик, обогнавший нас. Его уже не было. По всей видимости, он был постоянным работником лагеря и, наверное, в отличие от нас ездил по делу. Например, проверял рыбацкую сетку – тихонечко браконьерил: ловить нерестовую рыбу запрещено.
Я беззаботно вышел на берег вслед за Сергеем. Пётр оказался предусмотрительней: помог девушкам выйти из лодки. Я ругал себя, что мне не пришла в голову эта логичная простая мысль. А когда он подал руку Тоне, мне захотелось провалиться сквозь землю с досады!
В домике вместо того чтобы сесть рядом с Тоней, я сел на дальний конец кровати. Рядом с ней сел Пётр. Мы попили чаю с домашним черничным вареньем и пошли гулять. Сергей и Наташа остались в домике.
Темнело стремительно, – буквально на глазах. Горизонт, где село солнце, окрасился в приглушённый зеленоватый цвет. Появились звёзды. На лагерь опустилась ночь. Свет фонарей аллеи казался продирающимся через густую листву и хвою деревьев.
В лагере все уже спали. Мы бродили по освещённым аллеям, кормили комаров. И ни о чём не говорили. Наконец забрели к реке, на облагороженную набережную, центром которой был высокий навес, напоминающий купол парашюта, собранный из металлических шестиугольников. Вошли в этот купол. Лёгкий звук здесь рождал сильное эхо.
– Какая акустика! – удивился я.
– Это наши ребята сделали, – не без гордости сказала Тоня. – Достаточно магнитофона. Усилитель и колонки не нужны. Эффект потрясающий.
От реки тянуло сыростью. Всплескивала рыба. Стемнело окончательно: проступили самые мелкие звёзды.
Пётр всё чаще зевал и был мрачен.
– Четыре часа прошлой ночь спал, – сказал он. – Я тут курить брошу.
Я никак не мог придумать тему разговора с Тоней. Мои мозги словно бы отключились. А тем было много. Ничего не нужно было придумывать. Работа, дом, лагерь, учёба, увлечение. Следствием формальных дежурных вопросов могли стать неожиданные подробности, которые сделали бы нашу беседу интересной, весёлой, душевной. Но я молчал, как будто разучился говорить.
– Ну, ладно, ребята, нам пора, – сказала Тоня.
– Вы уже уходите? – притворно удивился Пётр.
– Да.
– Спокойной ночи!
Мы направились в свой домик.
– Что же ты растерялся? – говорил Пётр, зевая. – Я жду, когда он начнёт. А ты никак не начинаешь. От этой толстушки я бы всегда избавился. Сказал бы, что спать хочу и ушёл бы. Знаешь, какого они о нас мнения? Два болвана! Вот какого. Мне-то, конечно, всё равно. Я сейчас спать завалюсь. Я вот уверен, что они уже смеются над нами. Два городских парня. А вели себя, как увальни деревенские. Что же ты не начинал-то? Ты же говорил, что она тебе нравится.
На завтраке Тони не было. Во всяком случае, я не видел её.
На разводе на работу давешний дяденька сообщил нам, что мы будем носить бордюрные камни. Сергей попросился в столовую, не в силах перенести скорое расставание с Наташей. Сегодня после обеда мы возвращались в город. Мы таскали тяжёлые камни в носилках, с каждым разом относя их всё дальше и дальше, раскладывая их вдоль дорожки аллеи с обеих сторон. Мы старались: чем быстрее управимся с работой, тем больше у нас будет времени позагорать на пляже. Когда осталось перенести всего несколько камней, к нам подошёл дяденька и дал ещё одно задание: сжечь строительный мусор.
