И взаимно притом - страница 5

Прошел еще год. Едем от станции, проезжаем мимо переулка, где тот старик жил. Федя, задумчиво:

– Мама, помнишь? каова была? и дедушка? Помнишь? Я не помню, как каову звали.

– Мелодия.

– Да! Мелодия. А сейчас ее уже нет, уже уехала домой. И дедушка уехал.

И еще пару раз повторил: «Мелодия звали».

8 лет

Лето. Крит.

Наша гостиница – в скалистой бухте. После ужина уходим по тропинке к морю, сидим, смотрим. Заката не видно, закат на другом побережье, у нас отзвуки.

Сидим. Ф срывает сухие травинки, шуршит, шелестит.

Я, невольно:

– Оттого и томит меня шорох травы…

Ф, после паузы:

– Ну?

– Что трава пожелтеет и роза увянет.

Еще после паузы:

– Дальше?

– Что твое драгоценное тело, увы,

Полевыми цветами и глиною станет.

Снова пауза. Ф, уже раздраженно:

– Ну, дальше-то?

Дочитываю до конца.

(Георгий Иванов это:

Ф, подумав:

– Но в одном-то он неправ.

– В чем?

– Что память исчезнет. Память-то навсегда, да?

Врать не хочется, с правдой тяжело.

– Если ты о папе, то ему повезло.

– Как?

– Память о нем, скорее всего – независимо от нас – надолго. Какой-нибудь мальчик… или девочка… кому он спас руку или ногу – будет его помнить, будет говорить о нем детям, внукам – может, даже и без имени – просто, что вот был в больнице такой доктор, веселый, ходил в смешном черном костюме с белыми черепушками и в хирургической шапочке с мумми-троллями…

И дальше сидим. Молчим.

8 лет

Едем с Ф в метро и развлекаемся тем, что орем друг другу в ухо всякую ерунду. Вагон полупустой. Вдруг бабушка, сидящая напротив, пересаживается к нам и говорит мне – тоже кричит – на ухо:

– Спасибо вам!

– За что?!

– Я смотрю, как вы с сыном любите друг друга – и радуюсь!

Я бормочу что-то про то, что это так естественно и ничего особенного. Она энергично протестует – есть, мол, есть особенное, потом вдруг тихо – остановка – говорит:

– У меня тоже был сын. А теперь его нет.

И снова садится напротив.

Стараюсь не расплакаться.

Когда выходим с Ф из вагона, он спрашивает:

– О чем эта бабушка тебе говорила?

– Что ей очень приятно было на нас смотреть. Что она смотрела и вспоминала своего сына.

– А он где теперь?

Почему-то говорю:

– Он вырос теперь.

Ф, понимающе:

– Другая жизнь?

– Вроде того…

3 года

Едем мимо Новодевичьего монастыря. Ф восклицает:

– Сколько цейквей! Смотъите! Целая стая цейквей!

4 года

Новый жанр Ф – «рассказать икону». Есть у него любимые иконы, я коротко объясняла, кто изображен, что за сюжет. Он переварил, и вот выдает рассказы.

Про икону преподобномучениц Великой княгини Елизаветы и инокини Варвары: «Жили-были две женщины, Елизавета и Валвала. Очень хаашо жили. Но вот п'ишли злыи люди и кинули их в глубокую яму. А Бог их спас – п'отянул удочку и вытащил».