И жизнь, и слёзы, и любовь дома Рюрика - страница 13

Военный прием, не имеющий аналогов и так поразивший обескураженного неприятеля, сразу запросившего мира.

Гениальность Олега и в этом приеме, и в том, что он согласился на мир, чувствуя, что в целой вселенной, которую представлял Константинополь, ему трудно будет сохранить войско, если враг опомнится от испуга и решится дать бой – сил для этого хватало с избытком. Добыча же вряд ли будет больше той, что можно получить миром. Да и союз будет прочнее, если в столице не прольется кровь.

Олег и его воины на кораблях с колесами у Царьграда; предложение греков через послов платить дань Руси. Радзивилловская летопись

Думая, как русскому князю мог прийти в голову ход с кораблями на колесах, разом выигравший всю военную кампанию, можно предположить, что это – от его воспоминаний во время похода из Новгорода в Киев: корабли трудные места преодолевали на волокушах. Мудрость князя – в своевременном воспоминании о всем давно известном под новым углом зрения в неожиданной ситуации. Возможно, это почувствовали и киевляне, принявшие его после убийства Аскольда и Дира, – и не просто потому, что киевские князья не имели потомства и род их все равно пресекся, что не прими они Олега, неизбежной – какая обида нанесена! – была война Киева с Новгородом, но и потому, что своим словом сумел убедить их Олег, что свершенного не воротишь, – если же примут его, Олега, то за ним не пропадет. Ему поверили и не ошиблись.

Не пропало: его поход – самый удачный из всех походов руссов против Византии. Своих потеряли мало, добычи взяли много, мир подписан был выгодный – лучше некуда.

А мир, скрепленный при личной встрече Олега с императором Львом VI, был действительно для Руси выгоден – кроме большой разовой дани сейчас, византийцы клятвенно обещали возобновить и ежегодные откупы; русским же купцам отныне было разрешено беспошлинно торговать на византийских рынках, как и купцам иных народов, получать продовольственное содержание (это же распространялось и на послов русов), и даже – мыться в константинопольских банях, сколько захотят.

Перед уходом домой Олег повесил на воротах города свой щит – как знак окончания войны и наступления мира. Но не показывает ли этот жест – символ многомудрого росича – кого следует отныне грекам видеть своим защитником (щит – защита!) и не предвосхитил ли он рыцарское Средневековье, когда щит, вывешенный на дверях дома в городе, захваченном неприятелем, говорил всем, что дом отныне занят и в нем уже есть новый хозяин?

Через четыре года – в 911 году – империя подтвердит свое намерение, рожденное оторопью, жить с Русью в мире и заключит с Олегом первый в истории Восточной Европы письменный мирный договор, конкретно рассказывающий о том, как грекам надлежит себя вести со славянами – в торговле и в политике.

По возвращении из Константинополя Олег почувствовал, что устал – тридцать лет власти не прошли бесследно. Тогда были иные времена – и правитель не всегда цеплялся костенеющей рукой за трон, понимая: нельзя жить вечно, нельзя унести в собой в могилу, что здесь ты привык считать своим. Некогда он отодвинул в тень племянника-отрока, который так и не стал новгородским князем. Ныне Олег отдавал уже зрелому мужу великое и могучее государство. Решивший прожить последние дни на родной Балтике и ушедший на север, он умирает, не дойдя до своего некогда покинутого дома в Ладоге. Так в 912 году великим князем стал Игорь, сын Рюрика.