— Простите, госпожа.
— Разве не можешь аккуратнее?
— Хорошо, госпожа.
Мари снова принялась расчесывать, еще бережнее, чем прежде. Но Амели вновь и вновь вскрикивала и упрекала, украдкой наблюдая за реакцией. Но не менялось ровным счетом ничего: точеное лицо новой Мари не выражало ни тени раздражения или недовольства.
Наконец, Амели вскрикнула особенно громко. Вскочила и обернулась:
— Мерзавка! Ты хочешь оставить меня без волос?
Она даже замахнулась и отвесила горничной хилую пощечину. Отвратительное чувство. Даже стало стыдно и хотелось извиниться. Амели порой колотила Фелис. Но Фелис — совсем другое дело. Фелис стоило колотить.
Мари лишь склонила голову:
— Простите, госпожа, я очень неловкая.
И вновь ничего. Амели бы на ее месте просто разрыдалась, стала оправдываться, но в глазах Мари ничего не изменилось. Ни взгляда, ни жеста. Ничего. Амели отвернулась к зеркалу:
— Ты можешь идти.
— Я должна помочь…
— … ничего ты не должна.
Мари присела в поклоне:
— Как прикажете. Доброй ночи, госпожа.
Горничная забрала платье и легкими шагами вышла за дверь.
Амели достала рисунок из-за комода, уселась в кровати и закуталась в одеяло. Развернула бумагу, сличая по свежей памяти. У новой Мари тот же лоб, тот же нос, те же глаза. Разве что полнее губы и скулы острее. И что-то едва уловимое в мимике. Но все это казалось несущественным. Будто резали одинаковые статуи для собора святого Пикары. Где-то резец скользнул чуть глубже, где-то отшлифовали сильнее.
Но возникал другой вопрос: почему бедная Мари выходила из колодца? Как и та, другая, до нее. Ее горбун уж точно не приводил из города. Так куда ведет колодец? Он вызывал слишком много вопросов. Нужно выследить горбуна. Дождаться, когда тот выйдет в город, чтобы спуститься самой.
Амели свернула портрет Мари, намереваясь, наконец, рассмотреть свой, но вздрогнула, заметив, как взвилось и уменьшилось пламя свечей. Она поспешно спрятала рисунок под подушку, с силой обхватила колени, чтобы не тряслись руки.
Феррандо показался в дверях, едва Амели успела спрятать рисунки. Она похолодела — никак не ожидала сегодня подобного визита. Только не сейчас. Хотелось умолять, чтобы он ушел. Но Феррандо приглушил свечи и молча направился в альков.
Внутри все дрожало: только не сейчас, не сегодня. Порой благородные супруги могут месяцами не видеть друг друга. В этом нет ничего невероятного, и отчего бы Феррандо не придерживаться этой светской привычки.
Он опустился на кровать и скрестил руки на груди:
— Кажется, я сегодня незаслуженно обидел тебя.
Амели даже подняла голову — это оказалось слишком неожиданно. Но, тут же отвела глаза:
— Нет, мессир.
— Ты врешь.
Его голос обволакивал, будто проникал под кожу, разливаясь приятным покалыванием. Заставлял все внутри ходить ходуном. Дрожь спустилась по позвоночнику, затянулась в животе узлом. Между ног легко резануло болью, напоминая о минувшей ночи. Только не сейчас. Казалось, это все равно что расковырять едва затянувшуюся рану.
Амели лишь запахнула ворот капота, в надежде отгородиться, спрятаться, и прижала руки к груди:
— Нет, мессир.
Она отчаянно хотела, чтобы он ушел.
Феррандо наклонился, подцепил пальцами ее подбородок, вынуждая смотреть в глаза:
