Орикад явился на рассвете. Беспардонно устроился поверх покрывала и тянул за прядь волос, перебирая маленькими пальчиками. Амели порывисто села:
— Что ты здесь делаешь?
Демон повел бровями, длинные волоски шелохнулись, как усики бабочки:
— С чего это ты взяла, что можешь гнать меня, когда вздумается?
Амели с трудом удержалась от извинений, хотя это была первая мысль. Ну, уж, нет! Если демон обязан ее слушаться — не за что извиняться.
— Разве не могу?
Орикад не ответил. Лишь скривился, взлетел, шлепая крылышками:
— Мессир милостиво позволил тебе написать матери. Изволь поторопиться, если намерена. Гасту тебя ждать не станет.
Амели прижала одеяло к груди:
— Он уже уходит?
О нет, волновало вовсе не письмо. Она и не знала, что писать.
Орикад картинно закатил глаза:
— У тебя есть час. А если писать не умеешь, — он скрестил ручки на груди, — так и быть, писарем послужу.
Это даже рассмешило:
— Разве ты умеешь писать?
— Получше многих. — Он приосанился, задрал подбородок: — Я знатный каллиграф.
Амели даже прыснула со смеху, настолько это показалось комичным. Позерскую неприкрытость демона, которая поначалу так шокировала, она теперь не замечала вовсе. Поднялась, накинула на плечи капот:
— А зачем ему в город?
Орикад сверкнул глазами:
— А твое какое дело?
Амели пожала плечами, стараясь не выдавать свой интерес, хотя внутри все буквально тряслось. Даже руки не слушались.
— Да никакого. Просто, что ему делать в городе?
— По делам мессира, разумеется. Сегодня почтовый день. Ну… и прочее. Хозяйственное.
Очень хотелось ввернуть, не намерен ли горбун заказать очередную порцию глины, но Амели сдержалась — сейчас это совсем ни к чему. Лишь все испортит.
— И надолго он обычно в город ходит?
Орикад прищурился:
— А ты к чему выспрашиваешь? Задумала что?
Амели осеклась, мысленно ругая себя. Создатель, одним неосторожным словом можно вмиг все испортить.
— Просто любопытно. От него народ в городе шарахается, как от прокаженного. Так что ему там расхаживать.
Демон фыркнул:
— А тебя почитает… Или забыла?
Амели поджала губы:
— А ты откуда знаешь?
Орикад повел бровями:
— А отчего мне и не знать?
Препираться было глупо, хоть этот пустой разговор будто оживлял. Болтая о ерунде, Амели не думала о том, что случилось вчера. И была несказанно рада этому. Она подошла к лакированному бюро у окна, разложила прибор. Умываться, одеваться — все потом — главное, чтобы Гасту ушел и пробыл в городе подольше. Проверила перо, очинила для верности, сдувая стружку, опустилась на табурет и повернулась к демону:
— Будешь смотреть, как я пишу?
Тот пожал плечиками, подлетел и демонстративно заглянул в пустой лист, уложенный на сукне:
— Готов поспорить, у тебя скверный почерк. У тебя вообще много недостатков…
Амели отбросила перо:
— Орикад, исчезни!
Демон испарился со шлепком мыльного пузыря. Стало звеняще-пусто.
Амели сидела за бюро и смотрела на плотный белый лист, не зная, что написать. Лгать о том, как все хорошо? Написать правду невозможно. Она вспомнила радостное лицо матери там, в соборе, ее новое платье. Она была счастлива — такое не сыграть. Даже помолодела. Амели бы не писала вовсе, не сейчас. Но это был крошечный шанс, что горбун задержится в городе хоть немного дольше.
