Флориэна. А где вы его опубликовали?
Джокетто. Дело обстояло так – я запечатал свой рассказ в длинный конверт и вышел на улицу. Не будучи окончательно уверенным в том, стоит ли одаривать массы такой удивительной роскошью. И я решил: если мне первым попадется почтовый ящик, я не буду сопротивляться провидению – брошу в него. Ну, а если помойный, от удовольствия изучать мое произведение человечество будет избавлено. Почтовый и помойный, успех и безвестность… Первым, разумеется, попался помойный.
Флориэна. Но ведь это не честно. Помойные ящики встречаются намного чаще почтовых.
Джокетто. Чаще, реже, не суть важно. В природе встречаются и почтовые ящики, и помойные. И значит у меня был шанс первым найти почтовый. Но я не нашел.
Флориэна. Я бы на вашем месте жутко расстроилась…
Луболо. Ты никогда не будешь на его месте. Да и расстраиваться особо не из-за чего – рассказ наверняка был так себе. Похабщина какая-нибудь.
Флориэна. Как вы можете так говорить?! Вы же его не читали! Я… если напрямоту, не ожидала от вас!
Джокетто. Спасибо за поддержку. Вообще-то наш Инспектор мужик неплохой. Но завистливый. И все, что он здесь творит, он творит из-за зависти. Он же понимает, что всех его способностей хватает только на чистку пистолета и листание примитивных комиксов – такова его доля. Никто и никогда не видел, чтобы он книжку без иллюстраций читал.
Луболо. А уголовный кодекс?
Джокетто. Уголовный кодекс не книжка. Являя собой странный набор из «можно и нельзя», он или больше, или меньше ее, но не она.
Луболо. Формально уголовный кодекс все равно книжка.
Джокетто. Ты формалист. И еще ты…
Луболо. Даже не думай сказать, что я идиот! Не сглотну! Возмущусь по полной!
Джокетто. Ты формалист… Слышишь?
Луболо. Что?
Джокетто. Как на Гефсиманской фондовой бирже со скрежетом попадали твои акции.
Луболо. Я никогда не верил в акции. Это может показаться старомодным, но я всегда хранил свои деньги при себе. По карманам, по шкафчикам, по… Не прислушивайся – не скажу.
В комнату входит играющий Баллоне. Сделав круг по сцене, он подходит к столу и пьет из горлышка. Долго смотрит на Флориэну. Затем целует ее взасос.
Возобновляет игру и уходит.
Флориэна. Чего это он?
Джокетто. Очень пылкий юноша. (Инспектору) Ты его арестуешь?
Луболо. Да пропади он пропадом. Вольтуччи его пригласил, пусть Вольтуччи с ним и разбирается – если физическая подготовка позволит. А куда он все время уходит?
Джокетто. Баллоне уходит за инструкциями. Сам ходит по земле, а за музыкой уходит наверх. За инструкциями. Так надо.
Луболо. Кому надо?
Джокетто. Ему. (показывает пальцем наверх. Или ты считаешь, что Ему уже ничего не надо?
Луболо. Ну, здесь я некомпетентен. Если он еще дышит, я смиряюсь с его сущестованием. И его средствами для самовыражения. Слово офицера.
Джокетто. Приятно слышать, что ты не хватаешь огромный фонендоскоп, не впадаешь в транс и не лезешь прислушиваться к его сердцу. (Флориэне) Ты в состоянии говорить? Говорить, осмысливая сказанное?
Флориэна. Да…
Джокетто. Поцелуй тебе понравился?
Флориэна. Не знаю… Все было так неожиданно.
В комнате загорается свет. Не яркий, но все-таки свет.
Луболо. Ух ты… Неужели действительно не все потеряно.
Джокетто. А что тебе, Инспектор, терять? Твою никому не нужную жизнь? У меня всего побольше – интеллектуальная интуиция, смена белья, более сотни джазовых дисков, утренняя потребность в женщине. У меня есть и сюрприз. Для тебя.
