Иерусалимский синдром - страница 14



Джокетто. Тебя это радует?

Инспектор. Что не только я прокачусь? Двойственные ощущения. С одной стороны это исключает из моего будущего некоторый героизм. Но с другой стороны вместе веселее.

Флориэна. Веселее! Еще бы не веселее! Веселее, ве… се… лее… А что веселее?

Луболо. Все. И жить, и все, что потом.

Джокетто. И на что ты рассчитываешь потом? Стать инфернальной бесполой гнусью? Теневым предводителем небесной конницы? Нейтральным странником пустоты?

Луболо. Мои аппетиты гораздо скромней. Если там, куда я попаду, не будет тебя, мне этого хватит по самые уши. Для меня это будет достойной наградой за все мои труды на благо рода человеческого.

Джокетто. Ты, Инспектор, не учел одного – без меня от тоски ты загнешься. Сдохнешь, Инспектор!

Флориэна. Давайте не будем о грустном. Лучше поговорим о чем-нибудь прекрасном. Например, о беге босиком по первому снегу. Или о творчестве.

Джокетто. Я за. Но проголосовать не помешает. Кто за разговоры о творчестве и о беге? По желтому снегу, по раскаленным углям, от общества, от тоски? (Поднимает руку. Тоже самое делает Флориэна) Раз, два… Кто против? Никого. Воздержался? Тоже не густо. Решение принято. А вам, Инспектор, как бойкотировавшему голосование, придется ответить на несколько прямых нелицеприятных вопросов. (Изображает рукой микрофон) В чем причина вашего бойкота? Сексуальное притеснение? Расовая дискриминация? Голодная старость? Все человечество, затаив дыхание, ждет вашего ответа. Не обманите его ожиданий.

Луболо. Я не буду отвечать.

Джокетто. Ах, вот так?! Неуважение к человечеству?

Луболо. Это мое право.

Джокетто. Не отвечать? Или не уважать человечество? Предупреждаю, что от вашего выбора зависит ваша судьба и судьба ваших родственников. Бывших, нынешних и будущих. Так что хорошенько подумайте, перед тем как отвечать.

Луболо. Мне не о чем думать.

Джокетто. Прекрасно сказал. Разливай, Флориэна! За силу хорошего настроения!

Луболо. И за слабость плохого. Я прибавляю прямо на глазах! На глазах моей удачи, заматеревшей в таланте от меня ускользать…

Флориэна. А вы, Инспектор, когда-нибудь придумывали песни?

Луболо. Придумывать песни – женское занятие. Я подобными глупостями не занимаюсь. Отвечаю за свой участок работы и не прыгаю, как оглашенный, с охапкой сорванных лютиков.

Джокетто. Инспектор у нас мужчина серьезный.

Луболо. А что в этом плохого? Да, я чищу зубы по пять-семь минут – десны в кровь, но для эмали, говорят, полезно.

Джокетто. Чрезвычайная ситуация.

Луболо. Я – адекватный. Я – преуспевающий. Ты – хуже. Мельче, легковесней. Безнадежней.

Джокетто. Знаешь в чем твоя ошибка? Ты все делишь на хорошее и плохое. Везде хочешь поставить знак. Даже там, где этого не требуется.

Луболо. Это требуется везде.

Джокетто. Везде требуются только доноры.

Флориэна. (Джокетто) А вы… вы не пробовали? Я о песнях. Выражающих тревогу сердца и его тепло – неповторимость его, как органа… его проводящие свойства к единству с окружающим миром… его низкопоклонство суровому фатуму…

Джокетто. Песни я не придумывал. Но в свое оправдание могу сказать, что однажды я написал неплохой рассказ. За два часа – сел и написал. В левой руке сигарета, в правой ручка – сигарет шесть ушло. На один рассказ.

Флориэна. О чем?

Джокетто. Ничего оригинального. О жизни. Трех птичках-невеличках и седом глазастом орнитологе.

Луболо. Ты мне об этом не рассказывал.

Джокетто. Ни тебя, ни Вольтуччи, никому – это темная сторона моей биографии.