Режиссёр Штернберг ранее предложил Лени Рифеншталь поехать с ним в Америку, объясняя ей, что там он может сделать из неё звезду мировой величины. Но Рифеншталь ехать отказалась, а вот Дитрих, несмотря на то, что она замужем и у неё есть дочь, поспешила дать режиссёру своё согласие.
Фон Штернберг и Дитрих на лайнере «Бремен» пересекли Атлантику, прибыли в Нью-Йорк, а затем проследовали в Лос-Анджелес. Уже там, в Голливуде, режиссёр принял решение снимать и все последующие фильмы только с участием Марлен Дитрих. В Америке он теперь был настолько очарован своей музой, что кроме неё никаких других женщин не замечал, какими бы красавицами те ни были. Отныне Джозеф фон Штернберг был влюблён только в свою Марлен.
Герде фон Боген поехать в Америку пока ещё никто не предлагал. Она много работала и, конечно же, уставала. Хотя окружающих её людей она удивляла своей кипучей энергией и работоспособностью.
– Уму непостижимо, – говорили про неё сослуживцы, – чтобы актриса с такими безупречными данными (она ведь редкая красавица), с изысканными и утончёнными чертами лица, изящной фигурой, хорошим воспитанием и образованием, работала так много, и не стремилась стать содержанкой у какого-нибудь обеспеченного барона, графа или князя. Странно это.
В ответ Герда улыбалась и говорила: «Так и должно быть. Всё правильно. Самое главное, что именно в такой свободной жизни я нахожу удовольствие. А вот быть содержанкой, у кого бы то ни было – унизительно».
* * *
Пришло сообщение: в Ленинграде умер её отец! «Папа…».
Ей почему-то вспомнилось то далёкое время, когда они жили в Тифлисе.
Слухи по грузинскому городу распространялись быстро. Соседи уже узнали, что в доме горного инженера гостит Антон Павлович Чехов.
Вернувшийся с прогулки писатель, застал отца, беседующего с молодым грузином, к которому он обращался, называя его Сосо.
– Знакомьтесь с почитателем Вашего таланта, Антон Павлович, – обрадовано воскликнул отец. – Каким-то образом он узнал наш адрес и требует, чтобы я немедленно представил его. С большим трудом удалось убедить молодого человека, что, ввиду отсутствия главного действующего лица, тотчас выполнить его требование я не могу. Надо подождать. Хорошо, что вы появились, а то в нетерпении он готов перевернуть весь дом.
– Чехов, – представился Антон Павлович достаточно скучным голосом. Восторженные поклонники и поклонницы ему уже изрядно надоели.
– Сосо, – протянул руку грузин.
«Иосиф», – мысленно достроила его сокращённое имя Герда.
Повинуясь давно установленному, хотя и негласному этикету для случая визитов незнакомых мужчин, она вышла из гостиной, оставив, правда, дверь открытой. Её интересовала не беседа, а стиль общения присутствующих друг с другом.
– Иосиф Виссарионович,… – несколько чопорно и официально обращался к грузину Антон Павлович.
Отец же держался более непринуждённо, называя посетителя то «Коба», то «Сосо». Было заметно, что они ранее встречались друг с другом.
«Какой у папы необыкновенный талант располагать к себе!» – подумала Герда.
Да, она многому научилась у отца, хотя его профессия инженера была далека от сцены, но в искусстве располагать к себе, в искусстве перевоплощения он мог дать фору многим артистам.
«Как сейчас мне нужно всё это!», – думалось Герде, – «Ностальгия будоражит душу, но больно кусает сердце».
Мама Герды в Москве осталась одна. Сейчас актриса обдумывала вопрос: как осуществить переезд матери и её собственной дочери Ады в Германию и всё сделать так, чтобы их не касалась её богемная жизнь, и некоторые нюансы конспирации. Герда подыскала и сняла для своих самых любимых и дорогих трёхкомнатную квартиру в Берлине на Ханзаплац, завела собаку, купила мебель. Осталось только дождаться их приезда.
