То, что в спецкомендатуре спокойней ничего не знать и ничего не видеть, Фирсов уловил быстро. С языком у него и раньше был полный порядок. "Язык до Вологды доводит, – частенько сообщал Славка Гостомыслов, с которым Фирсов вскоре сблизился. – А вологодский конвой шутить не любит".
Миша сгинул, и через пару недель к Фирсову поселили Максимова – рыжего детину, который посредством веснушчатого кулака попытался отомстить сразу всем профурсеткам мира, чем и обеспечил себе три года строек народного хозяйства. Хулиган. Но это отдельная история.
Думая о деньгах, Фирсов сделал мысленную ревизию своим способностям и возможностям. Получилось не так уж плохо.
К неполным тридцати годам Фирсов умел ездить на мотоцикле, водить легковой и грузовой автомобили, управлять маломерным судном с мощностью двигателя до 150 лошадиных сил, мог работать электриком, плотником-бетонщиком, умел "самостоятельно ставить и решать крупные инженерные задачи" – как было сказано в отзыве на его дипломный проект – умел писать диссертации (свидетельством тому – своя, не дошедшая до защиты по различным обстоятельствам, и чужая – написанная за пятьсот рублей для соискателя из Абхазии и защищенная на ученом совете " на ура"); мог, теоретически, работать главным энергетиком предприятия, неплохо строил сараи, коровники и сортиры, сносно читал и изъяснялся по-английски, а также вполне справлялся с обязанностями диспетчера строительно-монтажного управления и формовщика на ДСК. Два последних таланта обнаружились у Фирсова в спецкомендатуре. Да! Еще он мог работать дежурным механиком гаража в режиме суточного дежурства с последующими тремя выходными. Именно в этой должности Фирсов и трудился финишные полгода своего пребывания на "химии". Должность, надо сказать, доставшаяся ему случайно и без всяких потуг с его стороны. Шальная должность; и не только в условиях ограниченной свободы.
Фирсов чувствовал, что идея на три тысячи найдется – надо только искать. В конце концов, он потерял лишь свободу, а не уверенность в себе. Все остальное при нем: руки, ноги, голова, здравый смысл инженера, наконец. Неужели он не найдет себе занятия денежного, интересного и честного? Не коньяк в баре разливать и варить черный пережженный кофе, пропуская кипяток через одну порцию по нескольку раз, – тут, как Фирсов слышал, можно и десять тысяч заработать, – и не водкой с утра приторговывать в пункте приема посуды – говорили, там пятьсот рублей в месяц образуются при известной сноровке элементарно, – и даже не ремонтом квартир перебиваться, выискивая клиентов около магазинов "Строительные товары", – деньги вроде бы и трудовые, но стоишь как безработный, и ждешь, когда тебя выберут, и косишься – не идет ли милиционер, чтобы успеть сорвать кисточку с длинной палки и сунуть ее в карман: стою вот себе спокойно, держу палочку… Нет, все это не то и еще раз не то! Отпадали и северные шабашки – дома, коровники, свинофермы. Общество сильно раздражали большие заработки вольных строителей, и фельетоны о них чередовались с заметками "Из зала суда" – мухлеж, приписки, фиктивные ведомости. "Ах, вы ранее судимы? Прекрасно. С вас и начнем…" Увольте от таких заработков!
Фирсов заметил, что в активе любого самого никудышного "условника" числится несколько способов быстрого обогащения – рецепты давались совершенно неожиданные, стоило лишь завести речь о деньгах. Но народ в массе своей был беден, и не верилось, что те, кто дает рецепты, когда-нибудь сами воспользуются ими.
