— Да, временами, когда мои ребята засиживаются допоздна, — Вадим встает со своего места, чтобы взять колоду.
— Мы тоже в детдоме играли на печенья там всякие. Хотите, покажу вам парочку фокусов? — я говорю слишком быстро и громче, чем, наверное, нужно.
Меня всю потряхивает, а в животе вдруг становится так щекотно. Не знаю, нормально ли это, но такая реакция тела определенно связана с прикосновениями Воронова.
— Давай, — он протягивает мне карты, но садиться не спешит.
Тоже почувствовал это между нами?
Я принимаюсь тасовать колоду. Пальцы помнят свое дело и до того ловко управляются с картами, что человеческий глаз физически не может успеть за всеми манипуляциями.
— У тебя хорошо получается, — замечает Вадим, внимательно наблюдая за мной.
— Знаю, но одна моя учительница всегда говорила, что моими руками управляет дьявол, — я улыбаюсь, чтобы Воронов не подумал, будто вздумала жаловаться ему. — Загадайте карту, — предлагаю, — но мне не говорите.
— Хорошо. Загадал.
Продолжаю тасовку и стараюсь думать о чем-то отвлеченном, но все мысли упрямо концентрируются только вокруг одного человека. Может, еще пару дней назад меня это и злило бы, но сейчас почему-то нет. Я скорее злюсь из-за того, что понимаю, такие люди как Вадим не могут принадлежать такой оборванке как я. Хотя мне уже давно пора свыкнуться, что одним всё, а другим ничего, причем ничего во всех отношениях этого блядского слова.
Перед глазами, будто специально возникает картинка, построенная моим воображением. В ней Воронов занимается сексом с Миланой, трогает ее и целует так же, как только что целовал мой шрам. Ноющая боль иглой вонзается мне в грудную клетку и кажется, что пробивает насквозь. Я даже морщусь, но быстро беру себя в руки, понимая, что всё это время Вадим внимательно наблюдает за мной.
— Вот ваша карта, — я протягиваю ему даму червей и вижу в глазах-льдинках проблеск удивления.
— И правда моя, — он смотрит на карту, затем улыбается мне, а я ощущаю, что эта простая искренняя улыбка, будто простреливает мне висок. Отчаянно хочется коснуться хотя бы кончиками пальцев этих губ. Такое желание пугает меня так же сильно, как если бы меня заперли в темной конуре.
— Вот такой простой фокус, — подытоживаю и кладу колоду на стол. — У вас есть покурить?
— Есть, — Воронов протягивает мне пачку «Мальборо» и зажигалку. — Можешь прям здесь.
— Спасибо, — я беру одну сигарету и тут же закуриваю. — Да и вообще, спасибо за чай и угощение.
— Не за что, — Вадим продолжает рассматривать меня, а я не могу сказать, что это неприятно. Скорей, чувствую себя немножко неловко. Никто и никогда так откровенно на меня еще не смотрел.
Он же сам сказал, что я не в его вкусе, но на тех, кто не во вкусе, не смотрят голодным взглядом. Правда ведь? Тут и книг умных читать не надо, чтобы понять это.
— Уже очень поздно, — тихо говорю, когда сил слушать тишину уже просто нет. — Ребята будут волноваться, — докуриваю сигарету, Воронов молча подает мне красивую стеклянную пепельницу. — Короче, пора мне.
Я хочу убежать из этой кухни, понимая, что не могу выдержать эту странную перемену между нами. Я в один момент становлюсь оголенным нервом, ощущая покалывания на запястье, в той точке, куда меня поцеловал Вадим. Новизна ощущений пугает, и я хочу уйти не от Воронова, а от этого пугающего чувства.
Осторожно спрыгиваю с барного табурета. Нет, и всё же эта штуковина дико неудобная, что бы о ней ни говорили. Иду к выходу и боюсь грохнуться на пол, настолько сильно ноги не хотят меня слушаться. Уже на пороге между кухней и общей комнатой слышу тихое, но уверенное:
