А в Самарии – они были удалены.
Им не дано было быть рядом.
Потому что там должно было случиться нечто,
что не должно быть засвидетельствовано никем из тех,
кто ещё думает по-старому.
Это как завеса в храме,
которая закрывает Святой из святых.
И только когда всё завершится,
всё сказано,
всё передано,
– тогда возвращаются ученики.
И в обоих одиночеств —
в Самарии и в Гефсимании —
Бог совершает нечто сокровенное,
вне глаз, вне людского понимания,
– в тишине.
И если в Гефсимании Он берёт на Себя грех мира,
то в Самарии Он открывает путь веры тем, кого мир считал недостойными.
В Гефсимании – страдание Христа.
В Самарии – откровение Христа.
Вся эта сцена – не просто чудо одиночества,
а тайна посвящения.
Посвящения Фотины.
Посвящения человечества вне завета.
Посвящения тебя, если ты осмелишься быть один,
осмелишься подойти к колодцу,
и осмелишься – услышать голос Жаждущего.
Когда Бог остаётся один – это не одиночество, а приглашение.
Первое чудо этой истории —
не в словах, не в действиях, не в воде.
А в отсутствии.
В тишине.
В том, что Христос остался один.
Это – чудо незаметное,
но потому и подлинное.
Оно не потрясает зрение —
оно вскрывает сердце.
Как часто мы ищем Бога в толпе,
в храме,
в учении,
в громком.
А Он – у колодца.
В Самарии.
На границе между светом и тенью.
Сидит. Ждёт. Молчит.
Пока ты подойдёшь.
Чудо одинокого Иисуса – в том,
что Он один – ради тебя.
Без отвлечений.
Без посторонних.
Без громких слов.
Это – твоя сцена.
Твоя возможность.
Твой путь —
встретиться лицом к лицу с Тем, Кто всегда рядом,
но никогда не навязывается.
Он может ждать у твоего колодца всю вечность.
Пока ты устанешь от дневной жары,
от стыда,
от одиночества,
и подойдёшь.
И тогда Он скажет:
«Дай Мне пить» —
и этим напоит тебя.
