На середине спуска туман кормчал глотки, и первое эхо вышло встречать гостей:
– Кровь… – шёлковый шёпот, похожий на мамин, если бы мама пела колыбельную в погребе.
– Не твоя, – ответил Андрей шёпотом. Сердце ухнуло, но Искра отозвалась жаром в венах: жив.
Эхо затихло, будто сытый зверёк отвалился от груди.
– Сработало, – хмыкнул Чеслав. – Если бы сказал громко, услышал бы вторую цену. Обычно – дыхание.
– Звучит… недёшево.
– Дорога богата на скидки, если слушаться инструкций наставника, – сухая ухмылка под капюшоном.
На дне оврага была топь. Глина всасывала сапоги, оставляя хлюпающие, негромкие круги. Чеслав остановился у тёмного обломка.
– Смотри, – он поднял предмет: полумесяц серебряного клыка.
– Псы Возчиков? – Андрей понизил голос.
– Вот и первая реальная погоня. Их, видимо, отвели стравить след, чтоб не грызли выживших преждевременно. Хорошая новость: псов всего трое‑четверо. Плохая: они любят работать в тандеме с хлыстами‑оголосками.
– Что за оголосок?
– Представь себе скорлупу живого крика. Или колонку, которой вырвали провода, но батарея осталась. Услышишь резкий лай – ложись.
– Лай? это звучит… шизофренично.
– Я бы сказал «здорово» – если бы желал нам закончить путешествие здесь. – Чеслав перебросил клык Андрею. – Держи. Талисман от укусов.
– Он отгонит псов?
– Нет. Но даст тебе пару секунд на размышления: «а не зря ли моя шея опять знакомится с хирургией».
По ту сторону оврага дорога врезалась в заброшенную часовню-каменушку. Шпиль наклонился, как пьяная шпажка, но двери стояли.
– Три стены, крыша и святая невидимость для ночевки, – объявил Чеслав. – Что скажешь?
– Скажу, что если внутри клопы, на этот раз плата наставнику удвоится.
– Приму клопов натурой.
– С тебя квитанция.
Чеслав ухмыльнулся, сдвинув капюшон. В синем сумерке глаза блеснули – серые, насмешливые.
Внутри пахло сухой ладанкой и больничной пылью. В центре алтаря – громадный каменный жернов, треснутый пополам.
– Говорят, Святой Жернов молол грехи, пока его не раскололи тем, кого мел.
– С ранних лет мечтал о такой жерновке. Заживём – размелю себе зависть соседа.
– Главное – не забудь принести раскаянье, а то получится мука с камнями.
Они разожгли огонь из старых подсвечников, сварили кашу из трёх зёрен и той же железной кружки. Андрей впервые засмеялся вслух, когда Чеслав деловито объявил каше: «Прости, милая, за отсутствие соли; наша лавка специализируется на послевкусии безнадёги».
Ночь оказалась короче, чем хотелось. Сначала послышался лай – не псов, а самого воздуха: короткий, резаный… Чеслав метнулся к двери, вскинул посох.
– Оголосок!
С наружной стороны что‑то ударилось в створку: бах‑бах‑бах – и тишина. Андрей зажал в кулаке серебряный клык, почувствовал покалывание: магия внутри металла ползла вверх по коже.
– Не высовывайся, – шёпотом Чеслав. – Они ждут движение.
Скрип‑скрип. Дверная щель закапала копотью: чужая искра псов растворяла железо.
– Долго мы без движения?
– Две‑три минуты, пока песики сожрут петли. Потом – десять секунд, чтобы вспороть им брюхо и бежать.
– План вдохновляет.
– Я редко предлагаю унылые.
Дерево хлопнуло, насквозь подожжённое. В проём полез пёс – белый, как снег, клыки длиннее пальцев. Чеслав ударил посохом – эхо громыхнуло, раскалывая тишину. Пёс взвыл, искривился дугой.
Андрей бросил клык. Металл сверкнул и впился псу в горло, будто магнит. Секунда – и зверь обмяк: кровь кипела, превращаясь в чёрные пузыри.
