Герман Федорович возился у стола, откупоривая бутылку шведской смородиновой водки. Нездоровый вид инженера вызывал жалость: лицо осунувшееся, кожа землистого оттенка, под глазами темные круги, густые волосы всклокочены. Руки заметно дрожали. Глаза избегали прямого контакта.
– Просветите меня, дурёху, – промурлыкала Милена, – что за зверь – эта ваша нейроиндукция? Я пытаюсь взять интервью у Мельхиорова, но он, знаете ли, неприступен…
– Мельхиоров? Пустышка, – фыркнул инженер, раздражённо махнув рукой. – Администратор – да, первоклассный. Финансирование выбивает превосходно. А в технологиях – полный профан. Вам бы с Йолкиным поговорить. Или с Вольштейном. Хотя… Вольштейн эмигрировал.
– Йолкин? Кто это?
– Психиатр. Много лет работает с облучёнными пациентами. Сейчас вроде заведует санаторием под Москвой.
– Облучёнными?
Милена постаралась придать лицу изумленный вид и захлопала накладными ресницами. – Это вы о чём?
– В восьмидесятых нейроиндукцию обкатывали на пациентах из районных поликлиник, – нехотя пояснил инженер. – В основном – с психическими нарушениями, задержками развития. Подбирали дозу облучения…
– Ради чего?
– Формально – для оздоровления. На деле – пытались перенастроить «сетку вещания».
– Что-то телевизионное? – с притворным удивлением спросила Милена.
– Нет, – отрезал Герман Фёдорович, нахмурившись. – «Сетка вещания» – это схема нейронных связей. Она определяет воспоминания, а через них – поведенческие шаблоны, автоматические реакции… Впрочем, вам это, наверное, неинтересно. Профессиональная кухня.
Милена промолчала. Интерес был – и немалый. Но инженер явно варился в собственных мыслях. Пришлось сменить пластинку.
– Что-то ваша супруга припозднилась, – заметила она с лёгкой улыбкой.
Инженер вздрогнул, будто его шарахнуло током.
– Чёрт знает, где её носит! – прокричал инженер.
Он потянулся к рюмке, но пальцы дрогнули, и стекло с тонким звоном разлетелось по полу.
– Вы поссорились? – осторожно спросила Милена.
– Да не в этом дело!
Инженер с глухим стоном опустился на стул. Сгорбился, вцепился руками в копну непослушных волос.
– Она месяц как чужая. Избегает меня. Бледная, рассеянная… Иногда в глазах светится какой-то детский восторг. По вечерам ей звонят… неизвестно кто. Сегодня вообще не ночевала. Я места себе не нахожу. Пусть бы соврала хоть что-то – все легче, чем гадать…
Милена, ощутив себя в родной стихии, легко поднялась с дивана и принялась хозяйничать. Быстро подмела пол, собрала осколки. Забежала на кухню, выключила подгоравшие в кастрюльке сосиски. Затем ополоснула стаканы и налила инженеру щедрую порцию водки.
– Пейте, Герман Федорович. Вам надо успокоиться.
Она присела рядом, взглянула на собеседника ласково, призывая к откровенности. Инженер, казалось, только и ждал случая излить душу.
Маргарита всегда была, мягко говоря, взбалмошной. Нелюдимая, замкнутая, парящая в мире грёз. Отношения в семье давно трещали по швам – ещё с тех пор, как Герман Федорович бросил бесперспективную работу в НПО «Бозон» и подался с приятелем торговать на рынок. Разница в возрасте тоже давала о себе знать: ему за пятьдесят, ей едва исполнилось тридцать. Да и по натуре она оставалась подростком.
Но в последний месяц происходило нечто совсем уж необъяснимое. Скорее всего завелся любовник. Но кто? Мельхиоров? Вряд ли. Маргарита отзывалась о своём шефе с насмешкой… На прошлой неделе Герман Федорович обыскал сумочку жены. И нашёл улику – карточку, снятую на «Полароид».
