я поворачивал фотографию Ноэмии лицом к стене, роскошная этикетка у бедняги, Фото Ауреа, если бы я мог пожалеть кого-нибудь
не могу
услышав их шаги на лестнице по воскресеньям когда они возвращались с кладбища, я садился в седло и жал и жал на звонок, дона Элена снимала траур и будто ничего не слыша надевала кухонный фартук, сеньор Коусейру поправлял фотографию на вязаной круглой салфетке, платок свисал у него из кармана а в голове все бежал и бежал хомячок крутя колесо клетки, рисунок гуашью, желтое солнце с длинными ресницами
Вручает этот пейзаж лучшему папе на свете дочь и большая подруга Ноэмия Коусейру Маркеш
найти гуашь в ящике стола, перекрученные тюбики, облезлая кисточка, я тренировался на счетах за газ, начал с посвящения
Вручает этот пейзаж лучшему опекуну на свете воспитанник и большой друг Паулу Антунеш Лима
но Лима наползало на Антунеш, облако заслоняло лучшего опекуна на свете а солнце выходило кривое, овальное, лучи вылезали за края счета за газ и продолжались на скатерти, порвать и облака и солнце и лошадь похожую на мышь
на хомяка
на котором сеньор Коусейру скакал в доспехах и с мечом по рисовым полям Тимора, порвать мазню и швырнуть в кресло
– Мне эта дрянь не нужна забирайте
запереться на балконе и крутить педали ржавого велосипеда пока не стемнеет, объехать на нем вокруг света, добраться до Парижа с Ноэмией Коусейру Маркеш на багажнике щекочущей мне спину своей челкой, воскресные прогулки, цирк на Пасху, Поезд-призрак, я бесстрашно засыпаю в темноте держа ее за руку, ты должна дорасти до отметки метр сорок три у входной двери, у меня метр сорок четыре, я громадный, если бы я спросил тебя
– Будешь моей девушкой?
что бы ты ответила, в ее комнату мы не заходили, только дона Элена меняла цветы в кувшине, покрывало белесое от пыли, металлическая сова со стеклянными глазами на изогнутой полочке, в окне унылые здания проспекта Алмиранте Рейша, время от времени как всегда невпопад высказывались церковные колокола, тучные, ученые, рассеянные, выплевывая пригоршню воробьев на площадь, колокола затихали – и ни одного воробья, только челюсти черепичных крыш пережевывают кроны деревьев, сеньор Коусейру глядя на фотографию
– Тебе не кажется что сегодня у нее цвет лица получше?
не знаю где дожидались птицы очередного неурочного боя часов
– А ты знаешь о воробьях Ноэмия что стало с воробьями Ноэмия?
тени и тени укутывают вещи саваном, укутывают саваном тебя, раскрасить все в голубой и розовый и зеленый
в цвета неистраченной гуаши
стащить у папы перстни и подарить их тебе, не обменять на наркотик, а просто подарить тебе, в тот день когда ты умерла во что тебя одели, кто одевал тебя, расскажи мне о гробе, о венках, где ты теперь, дона Элена шинкуя капусту с другого конца квартиры
– Что?
сеньор Коусейру натягивает на ладонь манжету чтобы стереть соринку с рамки
– Я спросил не кажется ли тебе что сегодня вечером у нее цвет лица получше?
синие и розовые и зеленые тюбики в деревянной коробочке вместе с потускневшими монетками и засохшим майским жуком, в другом ящике портреты артисток, браслет из проволоки с художественными завитушками, школьная тетрадь, Диктант: Заповеди блаженства, блаженны нищие духом ибо их есть Царствие Небесное, блаженны изгнанные взаправду ибо их есть Царствие Небесное, не возмущаться когда Руй
– С покойницей гуляешь Паулу
блажен унижающий себя ибо возвысица, проволочный браслет, сердечки, колечки, мы умираем а наши вещи становятся возвышенно-загадочными, браслет решив было исповедаться мне
