Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 26

– Вкус… как если бы клюква подружилась с перцем, – замечаю, осторожно делая еще один глоток.

– Главное, не пить залпом, – подмигивает Мойра, улыбка у неё хитрая, почти заговорщическая. – А то потом полдня будешь чувствовать себя не человеком, а частью этого напитка.

Я усмехаюсь, осторожно ставлю кружку на стол и наконец тянусь к марельнику. Пирожок ещё тёплый, сыплет крошкой на ладонь, тесто под пальцами упругое, начинка внутри тяжёлая, будто прячет в себе целую историю. Пусть это будет просто пирожок. Без подвоха, без культурного шока, без горечи новых смыслов.

Я решаюсь: надкусываю и в тот же миг вкус разливается по небу густым, терпким, чуть сладким теплом. Начинка отдалённо напоминает крыжовник и чернику и что-то ещё, неуловимое, что, наверное, растёт только здесь, между слоями этого странного мира.

– Анна. – вдруг обращается ко мне Элиот, – А как ты… оказалась здесь, в Коллегии стражей?

В этот момент я едва не давлюсь куском пирожка – так резко возвращает в реальность эта простая, по сути, фраза. Сначала отползаю к спинке стула, машинально прикрывая рот рукой, пытаясь не закашляться прямо в кружку, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Мойра сдерживает улыбку, а Элиот смотрит внимательно, но без нажима – в его взгляде нет ни допроса, ни любопытства ради самого любопытства, только мягкое ожидание, будто он и правда готов услышать любой ответ, даже если я сейчас сбегу к окну.

В голове вспыхивает нелепая, почти паническая мысль: Ну вот, расскажи сейчас про картины, через которые исчезают люди. Объясни это спокойно – себе, им, вообще кому-нибудь. Меня здесь уже «записали» в уроженки Кадора, и я понятия не имею, что это вообще за место. Но звучит важно. Почти как прикрытие.

Делаю вдох. Глубокий. Не для успокоения – для контроля. Откашливаюсь, голос всё же чуть дрожит, но я говорю спокойно:

– Авриал Аластор… он пригласил меня из Кадора. Я должна перевести одну книгу.

Просто. Факт. Ни грамма лжи – если не копать.

– Перевести? Значит, ты работаешь с древними языками? – уточняет Элиот, не отпуская тему, но в его голосе нет ни капли подозрения, только настоящее, уважительное любопытство.

Я киваю, не глядя ему в глаза – сосредотачиваюсь на пирожке. Его вкус внезапно кажется слишком настоящим.

– Да. Я…училась этому с детства. И Авриал Аластор нашел меня и… пригласил попробовать.

Ни имён, ни деталей. Минимум информации – максимум правды. Почти.

– Это впечатляет. Авриал Аластор редко обращается за помощью. Значит, ты действительно особенная.

– Если авриал кого-то выбирает, значит, без причины точно не обошлось, – добавляет Мойра, сметая со стола крошки.

Особенная. Слово отзывается где-то в солнечном сплетении не гордостью, а тревогой, как будто меня тихо выделили из строя и поставили под свет прожектора. Я не поднимаю головы, продолжаю с видом полной поглощённости ковыряться в пирожке, стараясь сделать жест максимально естественным, почти ленивым, как будто обсуждение собственной биографии, такой же пустяк, как выбор начинки. На самом деле всё внутри стягивается тугой нитью: быть «особенной» здесь опаснее, чем быть незаметной.

– А что за книга? – спрашивает Элиот, голос его по-прежнему мягкий, но теперь в нём появляется тонкая, острая нота интереса, которая пробирает до мурашек.

Я чуть напрягаюсь. Подбираю слова. Уже почти произношу:

– Это…

Но не успеваю.

Двери рефектория с глухим стуком распахиваются, и в помещение вваливается Янгус, будто сквозняк внёс его вместе с запахом озона и бардака. Его походка – лениво-дерзкая, как у человека, у которого план есть, но соблюдать его он не собирается. Рыжие волосы в художественном беспорядке, прищур с оттенком заговорщичества, разноцветные глаза, как два вопроса без знаков препинания. Один смеётся, другой, кажется, вот-вот взорвет что-то.