Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 25

Элиот спокойно усаживается напротив – не слишком близко, не нависая, оставляя пространство между нами свободным, как лёгкий намёк на уважение. Мне впервые за долгое утро не хочется поджимать плечи. Его присутствие – странное: не давит, не толкает. Скорее – приглушает острые углы вокруг.

– Ты уже гуляла по Этерису? – спрашивает наконец. В голосе нет формальной вежливости, нет нажима. Просто вопрос. Простой. Как утро или как тёплый свет в его глазах.

Я чуть улыбаюсь.

– Пока нет. Только по Коллегии. Мойра устроила мне экскурсию… экспресс-тур с комментариями «здесь скучно, здесь опасно, сюда не ходи». Очень познавательно. Почти как карта с предупреждениями вместо коридоров и улиц.

Элиот коротко усмехается, глаза теплеют.

– Это на неё похоже. Мойра знает Коллегию лучше, чем любой из нас. Может обойти её с закрытыми глазами… и наверняка так и делает. Но по Этерису лучше меня проводника не найти. Если захочешь, могу показать город, когда будет время.

Поднимаю брови. В груди откликается странное ощущение. Как лёгкий ток по коже. Он предлагает не как страж, не как формальный знакомый. Просто… чтобы показать.

– Это было бы здорово.

Я чуть киваю, пальцы находят край рукава, цепляются. Холодок ткани напоминает: я ещё не совсем проснулась. Или не совсем очнулась в этом мире.

– У Этериса есть странная черта, – говорит Элиот, чуть наклонившись, но всё так же не пересекая тонкую границу между нами. – Сначала кажется пугающим. Чужим. А потом начинаешь замечать: кто-то оставил на камне царапину детской ладонью, кто-то подвесил фонарь не по уставу – чуть в сторону. Маленькие акценты. Город не просто стоит, он ждёт, когда его прочтут.

Мой внутренний голос не удерживается:

Он поэт или страж? Или это одно и то же в этом мире?

– Ты говоришь о нём… как о человеке, – вырывается. И тут же, чертыхнувшись мысленно, опускаю взгляд. – Прости. Глупость.

– Нет, – Элиот качает головой, чуть улыбнувшись. – Не глупость. Так и есть. Этерис живёт. И если однажды он станет казаться тебе слишком строгим… просто напомни себе: за фасадами тоже люди. Даже у нас. Даже под бронёй.

В этот момент возвращается Мойра. В одной руке у неё поднос с кружками, во второй тарелка на которой выстроились в аккуратную пирамиду маленькие… пирожки? Я щурюсь, словно сомневаюсь в собственном зрении: тесто золотистое, чуть потрескавшееся сбоку, кое-где блестит глянцевой корочкой.

– Вот! Пока вы тут обсуждаете философию городской архитектуры, я спасаю наше утро, – она ставит поднос на стол легко, почти с вызовом, будто это не просто еда, а часть ритуала, который здесь понимают без слов. – Ваш шэвар, господа. Свежий. Почти не разбавленный формальностями. И наисвежайшие марельники.

Марельники? Господи… пусть это будет просто пирожок.

— Спасибо, – Элиот берет кружку и кивает Мойре с тем спокойствием, как будто этот утренний ритуал, неотъемлемая часть чего-то большего, чем просто трапеза. Я наблюдаю за ним с неожиданной завистью: вот бы и мне так просто принять чужое, не анализируя, не боясь ошибиться в интонации или вкусе.

Я обхватываю стеклянную кружку обеими ладонями – тепло проникает в кожу, напоминая: я всё ещё здесь, ещё держусь. Аромат шэвара бьёт в нос – кисло-сладкий, дымный, с пряным хищным оттенком. Делаю осторожный глоток и сразу морщусь. Напиток густой, цепкий, будто тёплая краска растеклась по нёбу, цепляется за зубы терпкой пряностью, а потом раскручивается где-то в груди, растягиваясь волной жара. Не неприятно – странно.