Ищи горы - страница 19

– Ты был прав, – признал он, отключив связь. – Но мотивы? Не понимаю.

– А может, вы правы оба? – предположил Поэт. – Наверно, им нужны и территория города, и племя, которое там живет.

– Думаешь, племя имеет что-то общее с городом? – спросил Маран.

– А почему нет?

– Это невозможно, – вмешался Дан. – Судя по данным каротажа, это был большой город, уровень развития его строителей несовместим с первобытными дикарями… Кстати, Поэт, сверху спрашивали, не хочешь ли ты отбыть?

– На самом интересном месте? – возмутился Поэт. – Вот еще!

– Я думал, ты торопишься в Бакнию.

– Тороплюсь, – согласился Поэт. – Но… Только после похода.

– Разве он может что-нибудь пропустить, – усмехнулся Маран. – Он должен всенепременно принимать участие во всем мало-мальски занимательном, что происходит во Вселенной.

– Да, я любознателен. А что тут плохого?

– Вставай, вставай, любознательный. Пора двигаться. Уже все. Слышишь?

– Ничего не слышу.

– То-то и оно. Барабаны затихли.

Участок, оцепленный лахинами, по виду ничем не отличался от остальной пустыни, разве что разбросанными в беспорядке по барханам убогими шалашами все из тех же «соломинок для коктейля». Большинство шалашей было снесено, разорено, «соломинки» валялись там и сям изломанные, расщепленные, растоптанные. Домашней утвари не было и в помине, только закопченные камни очагов выделялись среди обломков. И трупы, трупы… Дан закрыл глаза, не в силах смотреть на изуродованные тела дикарей, отрубленные руки и головы… В начале сражения Поэт заметил, что биться копьями против луков и стрел все равно, что воевать автоматами против ракет, на что Маран возразил, что из луков надо еще уметь стрелять, возразил резонно, ибо лахинские лучники особой меткостью не блистали, а это поле боя свидетельствовало, что в итоге дело решили мечи. Убитых лахинов почти не было видно, не только потому, что их погибло немного, по традициям Лаха они подлежали немедленному захоронению, и специально выделенные воины, еще не остывшие после кровавого побоища, угрюмо собирали тела павших. Что они собирались делать с трупами дикарей, мимо которых проходили с равнодушным видом? Неужели оставить разлагаться под открытым небом? Дан стоял столбом, и Маран дернул его за рукав.

– Пошли!

Они двинулись в указанном направлении… за оцепление их пропустили беспрепятственно, но начальник одной из девяток кехсуна, расположившегося редкой цепью вдоль гряды барханов, махнул рукой на восток:

– Располагайтесь в той стороне. Далеко не уходите.

Это было ново, до сих пор передвижения охотников никто не контролировал. К слову сказать, это немало удивляло Дана, имевшего совсем иные представления о порядках Лаха… позднее он сообразил, что охотники, хоть и не были лахинами, в поход шли добровольно, к тому же вряд ли кто-либо из них был настолько глуп, чтоб бежать от защиты войска прямо в руки, если не зубы дикарей. И вот, здесь…

Расположиться было делом недолгим, это означало всего лишь скинуть поклажу, а именно, шкуры, кожаные бурдюки с водой и оружие… луки, впрочем, они всегда держали при себе. Избавившись от груза, Маран предложил пройтись, оглядеться. Поэт от прогулки отказался наотрез, в отличие от Дана, который свои чувства старался скрывать, он без малейшего стеснения объявил, что не выносит вида трупов и не двинется с места, пока последний из них не будет убран. Оставив его стеречь лагерь, Дан с Мараном пошли в глубину блокированного участка. Через пару сот метров они наткнулись на первую группу пленных дикарей. Раненые и здоровые вперемешку, они лежали вповалку на песке под охраной десятка вооруженных лахинских воинов. Тут же рядом еще несколько лахинов сооружали из разобранных шалашей подобие загона. Другой, уже достроенный, расположился неподалеку, и в нем в порядочной тесноте толкались дикари. Двое лахинов, отложив оружие, подтащили тело одного из убитых и перекинули его через не очень высокую загородку в загон. Ближайшие из дикарей, отталкивая друг друга, кинулись к трупу, вцепились в него… Дан, не выдержал, отвернулся… впрочем, не он один, многие из воинов, стороживших загон, тоже повернулись спиной, предпочитая не видеть омерзительного зрелища. Маран отворачиваться не стал, но побледнел, и голос его дрогнул, когда он тихо сказал Дану: