– В первый. Иногородний я, издалека приехал, – отступил от него чуть назад Шамсиев, не выдерживая неприятного запаха. – Друг ее отца я, он просил навестить могилу, привет передать покойной, прибраться, если нужно…
– А что там прибираться-то? Могилка у нее в порядке как у столбовой дворянки. – В выражениях старика угадывался спившийся интеллигент. – Так, значит, Аристова Людмила Павловна, говоришь. Сейчас объясню, как отыскать…
Старик присел на кушетку, пощупал рукой лоб и болезненно поморщился.
– Ох, трещит головушка, спасу нет! Стаканчик бы сейчас…
Шамсиев лишь пожал плечами.
– И куревом не угостишь?
– Не курю, извините.
– Эх, ладно, видать, скупого бог послал! – махнул рукой старик и, скрестив на груди руки, словно погрузился на какое-то время в забытье.
– Скажите, приходит кто-нибудь на ее могилу? – спросил его Шамсиев, напомнив о своем присутствии.
– Говорю же, дядя ее был недавно, Прокопий Иванович, – чуть раздраженно произнес старик, опять потрогав рукой голову. – И родители приезжали. А про других не ведаю, может, кто и приходил. У меня, любезный, тут дел иногда бывает невпроворот… Ладно, значит, так, пройдешь сейчас по тропинке, что идет от этого дома в глубь кладбища, дойдешь до центральной аллеи, она у нас Аллеей Почета называется, и двинешь по ней прямо до конца. Там найдешь братскую могилу, большую такую, цепями огороженную. Рядом и увидишь могилу секретаревой племянницы. Только смотри не заблудись. Нехорошее это дело по кладбищу плутать. Я бы, конечно, мог тебя проводить, но, сам понимаешь, лишняя работа. Вот если бы…
– Ничего, не беспокойтесь, найду как-нибудь! – сунул старику в руку четвертак Шамсиев и живо покинул душную избушку.
Миновав несколько рядов невзрачных с покосившимися крестами и надгробными камнями могилок, Шамсиев вышел на широкую зеленую аллею, почетную, как выразился старик, по краям которой стояли сверкающие золочеными надписями и барельефами мраморные постаменты, высились искусно выполненные памятники и скульптуры.
И он почувствовал себя так, словно попал в другой мир, другое измерение, где жизнь почивших как бы продолжалась в той же безмолвной тишине, но с прежней роскошью и блеском. Те, кто предавал земле этих людей с таким размахом, вероятно, исходили из лучших чувств и не думали о том, что станет тихое кладбище государством, где будут свои патриции и плебеи, рабы и фараоны…
Наконец, он достиг той самой братской могилы, о которой упоминал кладбищенский сторож, и, обогнув его, вышел к могиле Аристовой, остановившись и застыв над ней с каким-то трепетным волнением в сердце.
Низенькая скромная металлическая ограда. Посредине – окруженный цветами невысокий гранитный обелиск. На нем – овальной формы фотография, с которой смотрит глубоким задумчивым взглядом она. Фамилия, имя, отчество, дата рождения и смерти – все как положено.
Он долго стоял у могилы, думая о том, что лежит она там, в своей темной и тесной квартирке, холодная и спокойная, оторванная от всего мира, от родных и друзей, от деревьев, от солнца, а душа ее, наверное, витает и мечется где-то в облаках в безнадежной мечте спуститься на землю и соединиться с телом.
Да… Вот он и увидел, наконец, ее могилу. Теперь ему станет легче, теперь ничто не будет его беспокоить, мешать идти спокойно и уверенно к своей цели.
С какими-то светлыми мыслями и облегчением в сердце он оставил ее могилу и направился в сторону большой аллеи, чтобы навсегда покинуть это печальное место и не думать больше о женщине в голубом платье, как вдруг… Как вдруг услышал он за своей спиной тихое и вкрадчивое, произнесенное женским голосом: «Остановись, Шамсиев!»
