– Что-нибудь нашли?
– Ищем, – неопределенно ответил Карасев, задерживая долгий взгляд на девушке. Она была в его вкусе. «Допросить что ли?» – подумал он.
– Алла Григорьевна, я хочу задать вам несколько вопросов относительно Локридского, – строго произнес Карасев, не сводя глаз с красавицы.
– Нет проблем! – с готовностью отозвалась директриса и сунула книгу в шкаф. – Пойдемте ко мне в кабинет!
Она кинула взгляд на сотрудницу и приказала:
– Когда закончите с аннотацией, займитесь тургеневскими письмами!
– Хорошо, Алла Григорьевна, – ответила девушка, подняв красивые глаза на начальницу.
– Это наше племя – младое, незнакомое, – пояснила директриса, когда они вышли из кабинета. – Очень талантливая девушка. И не по годам скромная.
– В чем же ее талант? – заинтересовался Карасев.
– Во всем! – ответила директриса. – У нее всеобъемлющее мышление и прекрасно развито чувство синтеза. Это важно для исследовательской работы. И потом, она очень живо интересуется историей нашего края, хотя сама приезжая.
Когда пара зашла в кабинет и села за стол, Карасев строго кашлянул и придал своему голосу официальный тон:
– Если можно, Алла Григорьевна, в двух словах обрисуйте убитого? Что это был за человек?
– Человек, как человек, – пожала плечами директриса. – Тихий, непьющий, бесконфликтный. Другие сторожа – три месяца проработают, ну от силы – год, и поминай, как звали. А Александр Яковлевич работает у нас, дай Бог, уже десятый год. Точнее, работал.
– Мне показалась, его несколько недолюбливает Зоя Павловна.
– Ну… понимаете… – замялась директриса, – человек он… не очень приятный. Хотя о покойниках плохо не говорят… Да и сказать-то о нем практически ничего плохого нельзя… Ну, что-то было в нем отталкивающее… Я не могу объяснить.
– Алла Григорьевна, пожалуйста, поконкретнее, – заинтересовался следователь. – Что в нем было неприятного?
Директриса подняла глаза к потолку и застыла.
– Как бы это объяснить? – скривила рот женщина. – Человеком он был каким-то серым. Всегда ходил в одной и той же одежде: в этом черном невзрачном пиджачке и синей рубашке. Хотя, повторяю, он не был отрицательным: не пил, не курил, не куролесил. Но рядом с ним было как-то не по себе. Понимаете, говоришь с ним об одном, а думаешь о другом: скорее бы договорить и уйти. Словом, это не объяснишь.
– Друзья у него были?
– Вряд ли. Он из тех, которые все держат в себе. Очень закрытый человек. Но это, нужно полагать, от трудного детства. Его родителей репрессировали. Он воспитывался в интернате… Хотя, знаете, Яковлевич был заядлым болельщиком. Футболом просто болел. Еще книги читал. И, кстати, все больше классику.
– Понятно! Но все-таки кому-то он перешел дорогу, если его убили?
– Я даже ума не приложу! – пожала плечами директриса. – Он был человеком совершенно безобидным. Не только никогда не перечил, но даже голоса не повышал…
В это время в дверь кабинета постучали.
– Пришли из ЖЭУ, – доложила вахтерша, обведя глазами комнату. – Красавцы вчерашние!
– Прекрасно! Зовите их сюда, – воспрянул духом Тарас.
Через минуту в кабинет ввалились два подвыпивших бича в промасленных робах. У первого косил глаз, у второго дергалась щека. Карасев подумал, что эти двое весьма дополняют друг друга. Несмотря на растерянность в глазах, вид у обоих был весьма бравый.
– Присаживайтесь! – сказал им Карасев.
Мужички послушно сели на стулья и вопросительно уставились на следователя.
