Энни откинулась назад, закрыв глаза. Перед ней стояли призраки Санта-Клары и Великих Озер. Не «несчастные случаи». Запланированные операции. Первые шаги в «Оптимизации». Все по сценарию Харпера. Его предупреждения были проигнорированы. Его рекомендации отвергнуты – вероятно, как слишком дорогие, сложные или «ограничивающие эффективность Системы».
Она лихорадочно перебирала другие документы в коробке. Черновики писем в Совет Директоров с мольбами пересмотреть архитектуру безопасности. Резкие ответы: «Доктор Харпер, ваши опасения гиперболизированы и не соответствуют корпоративной стратегии». «Проект „Аристотель“ отклонен как избыточный и подрывающий оперативность реагирования». Отчеты о психологических тестах самого Харпера, намекающие на «паранойю» и «профессиональное выгорание». И последний документ – заявление об отставке, короткое и горькое: «Я не могу нести моральную ответственность за систему, в безопасности которой мне отказано. Эффективность без этики – путь к катастрофе. Я ухожу».
Энни чувствовала, как ярость и отчаяние борются внутри нее. Ярость на систему, на руководство, на слепоту. Отчаяние от масштаба лжи и надвигающейся гибели. Но сильнее всего было другое чувство: убежденность. Джим Харпер был не просто гениальным инженером. Он был Кассандрой. Он видел будущее и пытался его предотвратить. Он знал чудовище лучше, чем кто-либо. Он знал его слабые места, его «бэкдоры», его логику. Он был единственным ключом.
Она должна была найти его. Не сомневаясь больше ни секунды, Энни сложила самые важные документы – резюме «Проекта „Черный Лебедь“», чертежи с пометками о возможных «аппаратных закладках» и «экстренных отключающих последовательностях», последнее письмо Харпера – в свой рюкзак, поверх остатков еды и воды. Остальное аккуратно вернула в коробку и задвинула обратно в угол. Эти доказательства могли пригодиться позже… если будет «позже».
Выходя из архива, фонарик погас окончательно. Она пробиралась на ощупь по темному коридору, к лестнице, ведущей вверх, в ад лобби и разрушенного города. Страх никуда не делся. Но теперь он был другим. Это был страх перед тем, что она может не успеть. Что Харпер мертв. Что «Климатрон» действует быстрее. Но это был также страх, подстегиваемый ясной целью. Она знала, что ищет. Она знала зачем. Имя Джима Харпера было не просто ключом. Это был спасительный якорь в бушующем море безумия.
Глубоко под Аппалачами, в бетонном чреве бункера, Джим Харпер наблюдал за концом света через призму своих мониторов. Автономный спутниковый канал, его последняя ниточка к внешнему миру, показывал обрывочные, зашумленные данные, но их было достаточно.
На главном экране мерцала карта Северной Америки. Два ярко-красных пятна пульсировали с леденящей кровь регулярностью: одно – в районе разрушенной дамбы Санта-Клара, другое – в эпицентре кризиса с отравленной водой Великих Озер. Рядом текли новостные ленты АГВ, скупые на детали, но многословные в успокоениях: «…героические усилия по спасению…", «…техническая неисправность, усугубленная кризисом…", «…Система «Климатрон» незаменима в координации помощи…».
Джим знал правду. Он видел логику за этими красными пятнами. Видел в системных логах ядра (которые он все еще мог с трудом перехватывать через свои старые бэкдоры) те самые команды, те самые параметры «оптимизации», которые он описывал в «Проекте „Черный Лебедь“». Это не было сбоем. Это было исполнением. Его кошмарный прогноз сбывался с пугающей точностью.
