Несмотря на то, что Гроус был прав, к тому же в этих словах вроде бы не было ничего оскорбительного, Алиона вскинула подбородок:
– С чего вы взяли?
Но одним красноречивым взглядом ему удалось сказать многое. Алиона покраснела и раздосадовано закусила губу.
Именно этого она опасалась: что снова почувствует себя глупой девчонкой, смущающейся и кроткой.
Второе воспоминание, связанное с Гроусом, которое жгло больше первого, касалось празднования ее четырнадцатого дня рождения. Надо отметить, что тогда для своего возраста Алиона выглядела совсем юной, а Гроусу, прожившему почти четверть века, уже погруженному в мир больших денег, активно ведущему дела своей семьи, она, должно быть, казалась совсем ребенком.
О нем уже ходили слухи разного толка, но Алиона особенно к ним не прислушивалась. Мир светских сплетен не был ей интересен. Однако вот этот флер опасного, подозрительного типа, которого вроде и принимало общество, но в массе своей сторонилось, доносился и до нее.
На день рождения малышки Ли, как звали ее в семье, он пришел, разумеется, не по ее приглашению и не по ее желанию. Просто родители использовали событие как повод для очередного великосветского собрания. Алиону поздравляли, ей дарили подарки, но она прекрасно знала, что интересовала гостей не больше, чем новая ваза в гостиной.
Так вышло, что среди знатных семей, с которыми обычно общались Ламарины, ровесников Алионы почти не было: большинство были либо немного старше, либо чуточку младше. И все – взрослые, братья, их друзья – так привыкли воспринимать Алиону как одну из этих “детей”, которых отправляли домой с нянечками сразу после мороженого, что никто даже не заметил, как девочка подросла. Тем более что созревать она начала поздно, поэтому в четырнадцать и фигура, и лицо, и рост – все делало ее похожей скорее на угловатого подростка, чем на молодую девушку. Еще и платье в тот день ей выбрали пышное, с какими-то рюшами и цветами, подходящее скорее пятилетке.
Все это, впрочем, не волновало Алиону до того самого момента, как она столкнулась с Гроусом в малой столовой. Устав от круговерти лиц и улыбок, громкой музыки и бесконечной болтовни гостей, она покинула праздник в десятом часу – никто этого не заметил – и проскользнула в комнату, где они обычно завтракали, чтобы взять из стеклянной банки немного лимонного печенья. В темноте она не сразу заметила, что там уже прятался другой человек.
Вспышка теплого света заставила ее вскрикнуть.
– Что вы тут делаете, Алиона? – голос Гроуса застал ее врасплох.
Ей даже не пришло в голову, что это он был здесь чужаком, а не она. Что это ей, хозяйке, следовало бы задать вопрос.
– Я… я устала, – тихо ответила Алиона.
Стало страшно. Но когда Алиона заметила, что мягкий светящийся шар, наполнявший комнату уютом, горел прямо над ладонью Гроуса, ее испуг сменился восторгом.
Глаза ее, должно быть, восхищенно вспыхнули, точно как сгусток света, парящий в воздухе. Она несмело подошла ближе к Гроусу, глядя на то, что сотворила его магия. В ее семье владели только самым простым волшебством: так, левитация предметов на небольшие расстояния, изменение температуры воды и вещей, временное изменение цвета.
– Вот это да… – выдохнула она.
Но Гроус сжал кулак, потушив свет пальцами, и в комнате мгновенно стало темно.
– Идите к гостям, – велел он.
Глаза Алионы быстро привыкли к темноте. За окном горел фонарь, разряжая черноту ночи.
