Хуже не стало. Лучше тоже. Волосы дыбом, запущенная бородища, которая абсолютно одичала за последние ужасные недели, синяки под глазами, потрескавшиеся губы. Красота! Это ж надо было вчера так нажраться! С другой стороны, а как не нажраться, если тебя пригласил свидетелем на свадьбу лучший друг, который встретил свою истинную пару? Да не где-нибудь, а в доме у самого Лассе. Собственно, ничего нового! Повторение давно пройденного. Просто раньше девицы, в которых влюблялся Лассе и которые после неизменно встречали свою уготованную самой судьбой пару, исчезали с глаз долой сразу, так что забыть их было проще. А тут истинным Полетты, про которую Лассе очень осторожно, очень пугливо стал думать, что та все-таки останется с ним, оказался Колин — друг детства и сосед по подъезду.
Пару лет назад он уехал на заработки, писал и звонил, рассказывая о своей житухе на нефтяных промыслах. Лассе общался с ним с неизменным удовольствием и даже познакомил со своей любимой — Колин и Полетта помахали друг другу руками по видеосвязи и поулыбались дружелюбно (не более того!). А потом Колин просто взял и вернулся домой. Просто взял и, зараза такая, вернулся, найдя новую работу уже не в жопе мира, а в родном городе! И всё. Стоило ему и Полетте унюхать друг друга, как сюжет покатился по уже слишком хорошо знакомому Лассе пути: замирание, неверие, шок, смущение и убийственные по своей окончательности слова: «Прости, но он мой истинный!»
Произошло это уже полгода назад, но так и не забылось. Да и как забыть, если счастливые физиономии Полетты и Колина то и дело возникали перед глазами — в лифте, на подступах к дому, на вечеринках у общих знакомых. А теперь вот дело закономерно и до свадьбы дошло…
Господи, как же хреново-то! Как же хреново! Настолько, что впору задуматься, так ли уж она ценна — эта данная Единым жизнь. Лассе взял в руки лежавшую на полочке под зеркалом бритву, которой подбривал себе виски, когда некогда было сходить в барбер-шоп, и повертел ее, рассматривая тройное лезвие, аккуратно спрятанное в пластик так, чтобы быть максимально безопасным. А вот отец, пока был жив, неизменно боролся с упорно отрастающей щетиной как раз таки старомодной, опасной бритвой… Хорошо, что такое давно не в ходу… Наверно…
Лассе отшвырнул от себя станок, который тут же развалился на запчасти — ручку и саму насадку с лезвиями, и оперся руками о края раковины, продолжая рассматривать себя.
Волк, которого он видел в зеркале, казался старым и, что самое ужасное, смирившимся, усталым, сдавшимся. И даже не потому, что глаза были красными. Просто глядели они на мир как-то… мертво. Лассе зажмурился и замотал головой. Из-за этого тут же накатила дурнота. Он метнулся к унитазу и некоторое время корчился, выблевывая то, что было съедено и выпито вчера, на свадьбе лучшего друга и девушки, которую сам Лассе совсем недавно мечтал сделать своей, а не чьей-то другой женой…
И ведь давал, давал же себе зарок, что больше никогда! Никогда и ни за что больше не позволит себе вляпаться в такую хрень как любовь! Хватит! Облагодетельствовал за свой счет кучу девиц! Настолько, что от сердца остались одни только головешки.
А отцовская опасная бритва, между прочим, сохранилась — лежит в коробке на верхней полке шкафа в спальне среди прочих памятных мелочей… Что если?..
